Рок умер – а мы живем - [43]

– Угу…

– А у Дэна, – увлёкся воспоминаниями Димыч, – сразу «Урал» появился. В восемьдесят седьмом году. За сколько ты его прикупил?

– Не помню. – Чащину не хотелось продолжать эту ностальгическую болтовню. – Давайте, наверное, начинать.

Но Димыча несло:

– Мы с Дэнчиком почти всю страну объездили с теми гитарками. Ту ещё – СССР… Где я только не был, – запел, – где не шлялся, где мой шуз на землю не ступал… Даже, блин, в кино засветились. У Соловьёва в «Ассе».

Чащин вздрогнул от этой новости, прислушался.

– Да, летом восемьдесят седьмого. Каникулы как раз, мы с Дэном восьмой класс закончили – не решили ещё, дальше учиться или чего… Рванули сюда, на Москву посмотреть, с чуваками скорешиться системными. – Димыч поднялся, быстро налил себе пивка. – И тут объява по флэтам: Цой зовёт такого-то числа в Зелёный театр в парке Горького на съёмку. Ну, в этот театр… теперь он Стаса Намина, кажется.

– Да, Стаса Намина, – с готовностью подтвердили Андреи, не спуская с Димыча глаз.

– Сошлись тысяч десять… Ну, может, поменьше. Но толпа была мощная. Самых таких колоритных, в косухах, с хайрами в первых рядах поставили. И нас с Дэном. Мы вообще с ним были – под лондонских пункеров косили тогда. Булавки везде, виски выбриты, нашивки самодельные, джинса рваная, клёпки, шипы, напульсники… И тут камера над головой на кране, фонари, и – бац! – Цой на сцену выходит. Вся эта толпень: «В-ва-а!» И он: «Пе-ре-мен требуют наши сердца!» Вообще было!.. Нам велели газеты жечь, зажигалки. Чуть пожар не случился.

Чащин слушал с изумлением. Даже не решился перебить, заспорить. Невольно копался в памяти: неужели забыл про такой эпизод их действительно многочисленных поездок…

– Потом сказали, что Соловьёв накануне съёмок при Цое стал переживать, что массовки нет. Собирался комбинированные дела потом делать… А Цой спрашивает: «Сколько надо?» Соловьёв: «Человек бы пятьдесят, если вот так расставить, то будет ощущение толпы». Цой ему: «Завтра здесь будет три тысячи пиплов». А пришло вообще хрен знает сколько. Соловьёв охренел… И такой, парни, подъёмище был – до сих пор, когда вижу, плакать хочется.

– М-да, повезло вам, – вздохнул Андрей Васильев. – Цоя видели.

– Да не только. С Майком вообще пили даже. Уникальный был человек. Он нас на рок и благословил вообще-то.

– Ладно, – не выдержал Чащин и тут же поймал испуганный, умоляющий взгляд Димыча. – Давайте репетировать. Половина четвёртого.

– Да, надо. – Димыч стал раздавать бумажки с текстами, объяснял: – Тут сверху аккорды расписаны. Ориентировочные. Конечно, будем менять – мы ведь группа… Я думаю, начнём с Усамы. Да?

Андреи перебирали листы, предложение Димыча поддерживать не спешили. Наконец Андрей Тургенев заговорил:

– Хорошая, конечно, песня. Забойная. Только, как бы это… – поднял глаза и тут же опять опустил, – как она с позицией Союза соотносится – вопрос… У Сергея, я знаю, совсем другой взгляд на проблему исламского терроризма. Однозначно негативный. А у тебя вот… – Он зачитал припев песни:

Усама бен Ладен – смелый человек,

Он всех капиталистов в панику поверг.

Усама бен Ладен – хороший террорист,

Америка бессильна, как выдавленный глист.

– И что? – дёрнул плечами Димыч.

– Ну, понимаешь, это же получается откровенная пропаганда терроризма. И если альбом будет записан под знаком Союза, то это ему стопроцентно навредит…

– Нет, Андрюх, это бред, извини. Никакой здесь пропаганды. Антиамериканский, точнее – антикапиталистический смысл, а образ бен Ладена… – Димыч посмотрел на лист с текстом и, видимо, в чем-то усомнился: – Ладно, эту тему пока отложим. Давайте поработаем с «Пора сделать выбор».

Зашелестели листочками, отыскивая эту песню… Чащин вчитался и, заражённый критическим настроем Андрея Тургенева, ляпнул:

– А здесь полная поддержка президента.

– В чём, – осевший голос Димыча, – поддержка?

– В отмене выборов. У тебя получается, что кого бы ни выбрали – все не те. Ну вот: «Даже если счас хороший, станет он плохим и к народным чаяньям будет совсем глухим». И можно понять, что ты одобряешь, что нужно не выбирать кого попало, а – назначать.

– Да, кстати, – кивнул Тургенев.

– Да вы что, чуваки?! – Димыч вскочил. – Вы что, серьёзно?! А?.. Тогда вообще всё моё надо браковать. Давайте!

– Ну почему всё, – отозвался Тургенев. – Вот, например, про вред сериалов – правильная песня. Мат бы только заменить на цензурное. А в целом – отлично.

До музыки в эту первую репетицию так и не добрались. Переругивались, примирялись; Андрей Васильев сбегал за пивом. Занялись планированием состава альбома, но снова начали ругаться. Андреи предлагали свои песни – в духе Игоря Талькова. Про тёмные дни России, про вороньё, воров… В итоге сошлись на пятнадцати текстах. Девять принадлежали Димычу, остальные – Андреям. Чащин свои песни включать отказался: «Если что – во второй альбом».

На это ушёл остаток дня, и уже по темноте вчетвером, но молча и даже на некотором расстоянии, как надоевшие друг другу, побрели к метро. Димыч был явно недоволен и обескуражен забраковкой лучших вещей.

Распрощались на «Третьяковской», без энтузиазма договорились собраться на базе завтра в двенадцать… Чащин с Димычем перешли на «Новокузнецкую», сели в поезд. Ещё пять станций с одной пересадкой – и дома; Чащин зевнул, глянул на часы. Было около десяти.