Рок умер – а мы живем - [44]

Шрифт
Интервал

Людей в вагоне по-субботнему мало, и в основном – молодёжь. Глаза отметили несколько симпатичных девушек. Они отвалились на мягкие спинки сидений, расстегнув куртки и шубки, дразня голыми животами. У одной в пупке ярко светился камушек… Димыч ёрзал, кряхтел, вздыхал; Чащина тоже заливали тоска и желание. И представлялось – будь он без Димыча, то запросто с одной бы из них познакомился.

Понимал, что это говорит в нём раздражение, но и верил ему…

– Столько у вас тут тёлок красивых, – сказал Димыч, когда оказались на улице. – Даже мутит… Слушай, а у тебя подруга-то есть? А то смотрю…

– Есть, – перебил Чащин, морщась; вопросы о подруге злили.

– Классная? Может… Слушай, – Димыч взял его за рукав, – у неё же наверняка подруги есть. Познакомит. Чего, в основном так и знакомятся. Тяжело без женщин всё-таки…

– Переодеться сначала надо.

– Да чего ты привязался к моей одежде?! Кому какое дело?

– Большое дело. Всё, пошли быстрей.

Возле магазина «Копеечка» Димыч предложил:

– Может, батлик возьмём? Всё равно воскресенье завтра, тебе на твою работу не надо…

– Давай. – И, вспомнив, Чащин усмехнулся: – Расскажешь подробней, как мы в «Ассе» снимались, с Майком пили.

– Чего? А, это… Спасибо, что встревать не стал.

– А на фиг ты врал-то?

Димыч пожал плечами:

– Ну, вдохновить хотел великим прошлым и нас так поставить, что не просто мы… Нет, вполне ведь и в натуре сняться могли. Поехали бы в то лето не в Питер, а сюда, и попали бы. И, может, всё бы по-другому дальше было, по-настоящему.

14

– Доброе утро, Денис Валерьевич! – поприветствовал охранник.

– Доброе…

С половины восьмого утра до девяти Чащин отмокал в ванне, поливал голову то горячей, то холодной водой, тёр, массировал мышцы лица, но ощущение, что глаза заплыли, щёки висят дряблыми мешками, оставалось и сейчас, когда входил в офис… Конечно, два дня напряжённого пития пива и водки, постоянного курения, недосыпа за два часа не сотрёшь.

Стараясь ни с кем не встречаться, укрылся в кабинете. Сразу же заварил крепкий, из двух пакетиков, «Липтон». Включил компьютер.

Опять предстояло рекламировать бесконечные премьеры наверняка дерьмовых фильмов, сокращать аннотации, подбирать выигрышные полосы для интервью с кинозвёздами…

Чащин уселся за стол, настроился на рабочий лад, но рука бессмысленно двигала мышку, стрелка на мониторе скакала с иконки на иконку… Ничего не хотелось, и работать не было сил. Запереть дверь, лечь на диванчик, уснуть. На цыпочках подошёл к двери и защёлкнул замок. Лёг. Приподнялся, снял туфли.

Диван был короткий. Чащин положил голову на один подлокотник, ноги – на другой. Зажмурился. Несколько секунд в голове было пусто и хорошо. Легко. Даже тёплое дыхание дрёмы почувствовал… А потом под черепом застучала одна из вчерашних мелодий, пальцы левой руки стали двигаться, беря аккорды, зажимая струны, перебегая с лада на лад… Да, вчера неплохо, с удовольствием поиграли – разучили пять тем, даже запись сделали. Сейчас Димыч наверняка сидит и слушает, изучает… Потом, после репетиции, когда вчетвером пили пиво возле «Авиамоторной», стали придумывать название группы, решать, кто будет вокалистом. О концерте заговорили. У Андреев какие-то связи в клубах, оказывается, да и Чащин сглупил – сказал, что тоже может поговорить кое с кем влиятельным насчёт выступлений.

Живая музыка, тем более когда сам играешь, сам её придумываешь, всё-таки великая вещь. Торкает круче наркотиков. Хочется дальше, ещё, ещё. Откладываешь гитару, будто кусок от себя отдираешь.

Когда-то Чащин представить боялся, что забросит гитару, очень долго и трудно отвыкал от острейшей тяги выйти на сцену, приблизить лицо к микрофону. Точнее – обстоятельства отучали.

…Первый настоящий концерт у них с Димычем случился в сентябре девяносто второго – только-только собрали группу, наиграли десятка два песен, и тут подвернулся случай. Одна знакомая девушка оказалась на их репетиции в Доме пионеров, где им давали аппарат четыре раза в неделю на три часа в вокально-инструментальном кружке. Девушка послушала, понравилось. Она была начинающей журналисткой, взяла интервью и сумела его напечатать в областной газете. Интервью называлось «Панк – значит свобода».

С вырезкой Димыч с Чащиным стали обходить места, где можно было устроить концерт. Филармония, драмтеатр, Дворец культуры «Колос»… Неожиданно согласилась директор ТЮЗа: «А что, давайте, ребята. Мы как раз спектакль про молодёжную жизнь ставим – «Авария» называется. Может, и в спектакле участие примете – там есть сцена на рок-концерте»… А ТЮЗ находился в здании бывшего Дома политпросвещения.

Два дня перед выступлением устанавливали аппаратуру (её взяли в кружке), выводили звук, учились вести себя на сцене, придумывали разные фишки… В огромном, облицованном розовым мрамором фойе лежали стопки книг – произведения Брежнева, Андропова, Черненко, материалы съездов, собрание сочинений Ленина. Чащин узнал, что книги эти списаны и готовятся к утилизации – «машины всё нет вывезти»… С разрешения вахтёра он отобрал несколько краснообложечных кирпичиков, унёс на сцену, положил за монитор.

Потом, во время концерта, пинал их, рвал, осыпал себя страницами, бросался корешками, успевая рычать в микрофон:


Еще от автора Роман Валерьевич Сенчин
Елтышевы

«Елтышевы» – семейный эпос Романа Сенчина. Страшный и абсолютно реальный мир, в который попадает семья Елтышевых, – это мир современной российской деревни. Нет, не той деревни, куда принято ездить на уик-энд из больших мегаполисов – пожарить шашлыки и попеть под караоке. А самой настоящей деревни, древней, как сама Россия: без дорог, без лекарств, без удобств и средств к существованию. Деревни, где лишний рот страшнее болезни и за вязанку дров зимой можно поплатиться жизнью. Люди очень быстро теряют человеческий облик, когда сталкиваются с необходимостью выживать.


Дождь в Париже

Роман Сенчин – прозаик, автор романов «Елтышевы», «Зона затопления», сборников короткой прозы и публицистики. Лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна», финалист «Русского Букера» и «Национального бестселлера». Главный герой нового романа «Дождь в Париже» Андрей Топкин, оказавшись в Париже, городе, который, как ему кажется, может вырвать его из полосы неудач и личных потрясений, почти не выходит из отеля и предается рефлексии, прокручивая в памяти свою жизнь. Юность в девяностые, первая любовь и вообще – всё впервые – в столице Тувы, Кызыле.


Русская зима

В новой книге Романа Сенчина две повести – «У моря» и «Русская зима». Обе почти неприкрыто автобиографичны. Герой Сенчина – всегда человек рефлексии, человек-самоанализ, будь он мужчиной или женщиной (в центре повести «Русская зима» – девушка, популярный драматург). Как добиться покоя, счастья и «правильности», живя в дисбалансе между мучительным бытом и сомневающейся душой? Проза Сенчина продолжает традицию русской классики: думать, вспоминать, беспокоиться и любить. «Повести объединяет попытка героев изменить свою жизнь, убежать от прошлого.


Срыв

Роман Сенчин – прозаик, автор романов «Елтышевы», «Зона затопления», «Информация», многих сборников короткой прозы. Лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна», финалист премий «Русский Букер», «Национальный бестселлер». Слом, сбой в «системе жизни» случается в каждой истории, вошедшей в новую книгу Романа Сенчина. Остросоциальный роман «Елтышевы» о распаде семьи признан одним из самых важных высказываний в прозе последнего десятилетия. В повестях и рассказах цикла «Срыв» жизнь героев делится на до и после, реальность предлагает пройти испытания, которые обнажат темные стороны человеческой души и заставят взглянуть по-другому на мир и на себя.


Квартирантка с двумя детьми

В новом сборнике известный писатель-реалист Роман Сенчин открывается с неожиданной стороны – в книгу включены несколько сюрреалистических рассказов, герои которых путешествуют по времени, перевоплощаются в исторических личностей, проваливаются в собственные фантазии. В остальном же все привычно – Оля ждет из тюрьмы мужа Сережу и беременеет от Вити, писатель Гущин везет благотворительную помощь голодающему Донбассу, талантливый музыкант обреченно спивается, а у Зои Сергеевны из палисадника воруют елку.


Моя первая любовь

Серия «Перемены к лучшему» — это сборники реальных позитивных историй из жизни современных писателей. Забыть свою первую любовь невозможно. Была ли она счастливой или несчастной, разделенной или обреченной на непонимание, это чувство навсегда останется в сердце каждого человека, так или иначе повлияв на всю его дальнейшую жизнь. Рассказы из этого сборника совершенно разные — романтичные, грустные, смешные, откровенные… они не оставят равнодушным никого.


Рекомендуем почитать
Скиталец в сновидениях

Любовь, похожая на сон. Всем, кто не верит в реальность нашего мира, посвящается…


Писатель и рыба

По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!


Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.