Рок умер – а мы живем - [28]
Нечто похожее чуть было не случилось и во время утреннего общения с Димычем – вспыхнуло желание немедленно взять и выгнать, но и тут же – усадить в кресло, сесть напротив и подробно, обстоятельно объяснить, как живёт здесь, как дорожит этой квартирой, из чего складывается его день. И так далее… Но он побоялся, что, начав объяснять, собьётся на оскорбления, на колкие, обидные слова. Что всё закончится ссорой. И потому махнул рукой. Будь что будет.
Заглянул Игорь.
– Ну как, подготовил?
– Почти. – Чащин, торопливо пожав его руку, продолжал сокращать информацию о фильмах. – Много лишнего.
Игорь, по своему обыкновению, присел на край стола. Достал «Зиппо», поиграл, покрутил колёсико.
– Друга-то встретил?
– Да-а.
– Не хило, вижу, гуднули. Водку пили?
– Её…
– Молодцы. Сибиряки… Он тоже ведь оттуда, земляк твой?
Чащин пересилил желание сказать, что Игорь мешает; наоборот, оторвался от бумаг, вытряхнул из пачки «Винстона» сигарету. Ответил:
– Земляк. – И, опережая дальнейшие вопросы, добавил: – Мы с первого класса знакомы. В Питере вместе учились, в одной группе играли.
– Да ты что! – Игорь громко звенькнул крышкой зажигалки. – Кру-уто. Вот, глядишь, опять соберётесь, дадите угару.
Чащин покривил губы.
– А чего кривишься?! Сейчас снова на панк мода пошла. Конечно, с ирокезом на башке тебе уже поздно, а так… Будете такими интеллектуальными панками. «Люмен» слышал? «Мы никогда не доживём до пенсии, как Сид и Нэнси, как Сид и Нэнси». Нормальные ребята, песни – в самую тему. Да и у тебя тоже, помню, довольно такие были… без мать-перемать.
– Я же акустику играл. А для электричества всякие были…
– Ну! Тем более! – Игорь уже горел идеей вывода Чащина и его земляка на сцену. – Прикинь, у нас в редакции будет своя звезда. Интервью дадим, информационную поддержку окажем по полной. Кстати, в этом номере с «Люменом» интервью идёт. Неплохое. Интеллигентные парни… Нет, Дэн, ты подумай, действительно. Сейчас, говорю, самое время для такой музыки. Снова бурление, недовольство. Можно на этой волне подняться легко и без особых затрат. Подумай… Земляк-то твой как, играет?
– Не знаю… С гитарой приехал.
– Ну видишь! Он кто – гитарист, басист?.. Дадим объявление, что группа ищет барабанщика и кого вам надо ещё, базу для репетиций. И – понеслось. Месяца через два можно где-нибудь отыграть. В «Точке» у меня связи остались…
– Да брось ты! – наконец нашёл силы перебить Чащин. – Какие концерты? Смешно же… Ладно, всё, у меня дел… Пять полос лишних.
– Ну-ка. – Начальник взял со стола листы, пробежал взглядом, уже суховато, по-деловому, дал указание выкинуть полуторастраничную рецензию на фильм «Сматывай удочки», наполовину сократить рецензии на «Корсиканца» и «Взломщиков сердец». («Только «Двенадцать друзей Оушена» не трогай – за него уже по объёму проплачено!»)
– И аннотации подрежь. – Игорь бросил листы обратно. – Ладно, работай, труженик.
В начале восьмого Чащин был возле своего подъезда. Нашёл глазами окна – свет горел и в комнате, и на кухне. Значит, Димыч дома. Может, и хозяйка… Сидит на кухне и ждёт, чтобы всё высказать. «Что это тут за бомж?! Что вы устроили, Денис Валерьевич?! Я думала, вы порядочный человек, а оказались!..»
Оглянулся. Его «девятка» стояла на месте, кузов ровно покрыт снегом. Никто ею не интересовался. И слава богу… Надо собраться, прогреть. Может, прокатиться. Без внимания машины быстро стареют…
Прислонил магнитный ключ к кружку на кодовом замке. Раздался щелчок и мягкий, тихий писк. Чащин дёрнул дверь, вошёл в подъезд. Поднялся к лифту. Нажал кнопку. Створки тут же разъехались. Отлично. Вечером его редко можно застать на первом этаже. Вечером все едут вверх – в свои квартиры, и почти никто не спускается. Зачем? Разве что собаку выгулять, у кого есть. А так – еда в холодильнике, телевизор соскучился без хозяев, душ наготове. Спокойный вечер, все условия, чтобы набраться сил для завтрашнего дня…
Пахло чем-то очень знакомым, но забытым, давним. Чем-то таким, что раньше очень часто ел. Слишком часто.
– Привет! – вышел из комнаты Димыч; он дружелюбно, гостепреимно улыбался. – А я уж хотел позвонить… Ты до скольки вообще работаешь?
– До шести.
– И далёко?
«Далёко». Чащин поморщился.
– Нет, не очень… А чем это несёт?
– Ну как! – радостно возмутился Димыч. – Дэнвер, ты чё? Балабасом же!.. У вас тут, правда, килька дорогущая. Пятнадцать рублей банка… Давай мой руки, похаваем!..
Действительно, это блюдо они «хавали», бывало, каждый день на протяжении целых недель, и в девяносто шестом – девяносто восьмом оно было главным в рационе Чащина. Названия ему давали разные, но рецепт приготовления был практически одинаковый. Да и какой это рецепт: варится рис, лучше круглый, краснодарский, а потом в него вываливается одна-две банки кильки в томате. И хорошенько перемешивается. Быстро, а главное – дёшево и сытно, с голодухи – вполне съедобно. И не особенно надоедает.
Но сейчас Чащина передёрнуло от воспоминаний о «балабасе», о том, как он готовился, как его поедали – десяток похмельных парней вокруг стола таскают из кастрюли ложками и вилками розоватое липкое месиво…
– Присаживайся, – по-хозяйски кивнул Димыч на табуретку. – Есть охота!.. Я без тебя не стал… – Вынул из морозильника заиндевевшую литруху «Ферейна». – С устатку глотнём? – Снял крышку с кастрюли. – Та-ак-с… Остыл уже балабасик. Ну ничего, он и холодный вкусный. Помнишь, как в общаге на Народной его варили? И ведь в столовке же кормили на убой, а жрать всё время хотелось… А как на Москарик за тошнотиками ездили? А?
«Елтышевы» – семейный эпос Романа Сенчина. Страшный и абсолютно реальный мир, в который попадает семья Елтышевых, – это мир современной российской деревни. Нет, не той деревни, куда принято ездить на уик-энд из больших мегаполисов – пожарить шашлыки и попеть под караоке. А самой настоящей деревни, древней, как сама Россия: без дорог, без лекарств, без удобств и средств к существованию. Деревни, где лишний рот страшнее болезни и за вязанку дров зимой можно поплатиться жизнью. Люди очень быстро теряют человеческий облик, когда сталкиваются с необходимостью выживать.
Роман Сенчин – прозаик, автор романов «Елтышевы», «Зона затопления», сборников короткой прозы и публицистики. Лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна», финалист «Русского Букера» и «Национального бестселлера». Главный герой нового романа «Дождь в Париже» Андрей Топкин, оказавшись в Париже, городе, который, как ему кажется, может вырвать его из полосы неудач и личных потрясений, почти не выходит из отеля и предается рефлексии, прокручивая в памяти свою жизнь. Юность в девяностые, первая любовь и вообще – всё впервые – в столице Тувы, Кызыле.
Серия «Перемены к лучшему» — это сборники реальных позитивных историй из жизни современных писателей. Забыть свою первую любовь невозможно. Была ли она счастливой или несчастной, разделенной или обреченной на непонимание, это чувство навсегда останется в сердце каждого человека, так или иначе повлияв на всю его дальнейшую жизнь. Рассказы из этого сборника совершенно разные — романтичные, грустные, смешные, откровенные… они не оставят равнодушным никого.
В новой книге Романа Сенчина две повести – «У моря» и «Русская зима». Обе почти неприкрыто автобиографичны. Герой Сенчина – всегда человек рефлексии, человек-самоанализ, будь он мужчиной или женщиной (в центре повести «Русская зима» – девушка, популярный драматург). Как добиться покоя, счастья и «правильности», живя в дисбалансе между мучительным бытом и сомневающейся душой? Проза Сенчина продолжает традицию русской классики: думать, вспоминать, беспокоиться и любить. «Повести объединяет попытка героев изменить свою жизнь, убежать от прошлого.
У Романа Сенчина репутация автора, который мастерски ставит острые социальные вопросы и обладает своим ярко выраженным стилем. Лауреат и финалист премий «Большая книга», «Русский Букер», «Национальный бестселлер», «Ясная Поляна».В новом романе «Зона затопления» жителей старинных сибирских деревень в спешном порядке переселяют в город – на этом месте будет Богучанская ГЭС. Автор не боится параллели с «Прощанием с Матерой», посвящение Валентину Распутину открывает роман. Люди «зоны» – среди них и потомственные крестьяне, и высланные в сталинские времена, обретшие здесь малую родину, – не верят, протестуют, смиряются, бунтуют.
В новом сборнике известный писатель-реалист Роман Сенчин открывается с неожиданной стороны – в книгу включены несколько сюрреалистических рассказов, герои которых путешествуют по времени, перевоплощаются в исторических личностей, проваливаются в собственные фантазии. В остальном же все привычно – Оля ждет из тюрьмы мужа Сережу и беременеет от Вити, писатель Гущин везет благотворительную помощь голодающему Донбассу, талантливый музыкант обреченно спивается, а у Зои Сергеевны из палисадника воруют елку.
Потребительство — враг духовности. Желание человека жить лучше — естественно и нормально. Но во всём нужно знать меру. В потребительстве она отсутствует. В неестественном раздувании чувства потребительства отсутствует духовная основа. Человек утрачивает возможность стать целостной личностью, которая гармонично удовлетворяет свои физиологические, эмоциональные, интеллектуальные и духовные потребности. Целостный человек заботится не только об удовлетворении своих физиологических потребностей и о том, как «круто» и «престижно», он выглядит в глазах окружающих, но и не забывает о душе и разуме, их потребностях и нуждах.
Это конечно же, не книга, и написано все было в результате сильнейшей депрессии, из которой я не мог выйти, и ничего не помогало — даже алкоголь, с помощью которого родственники и друзья старались вернуть меня, просто не брал, потому что буквально через пару часов он выветривался и становилось еще более тяжко и было состояние небытия, простого наблюдения за протекающими без моего присутствия, событиями. Это не роман, и не повесть, а непонятное мне самому нечто, чем я хотел бы запечатлеть ЕЕ, потому что, городские памятники со временем превращаются просто в ориентиры для назначающих встречи, а те, что на кладбище — в иллюзии присутствия наших потерь, хотя их давно уже там нет. А так, раздав это нечто ЕЕ друзьям и близким, будет шанс, что, когда-то порывшись в поисках нужной им литературы, они неожиданно увидят эти записи и помянут ЕЕ добрым словом….
Последняя книга из трех под общим названием «Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период)». Произведения, составляющие сборник, были написаны и напечатаны в сам- и тамиздате еще до перестройки, упреждая поток разоблачительной публицистики конца 1980-х. Их герои воспринимают проблемы бытия не сквозь призму идеологических предписаний, а в достоверности личного эмоционального опыта. Автор концепции издания — Б. И. Иванов.
На жаркой пыльной площади деревушки в Апулии есть два памятника: один – в честь погибших в Первой мировой войне и другой – в честь погибших во Второй мировой. На первом сплошь фамилия Пальмизано, а на втором – сплошь фамилия Конвертини. 44 человека из двух семей, и все мертвы… В деревушке, затерянной меж оливковых рощ и виноградников Южной Италии, родились мальчик и девочка. Только-только закончилась Первая мировая. Отцы детей погибли. Но в семье Витантонио погиб не только его отец, погибли все мужчины. И родившийся мальчик – последний в роду.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.