Рок царя Эдипа - [21]

— Но в Дашках не топят зимой…

— Я прыгнул с лодки, а он, дурак, смеется…

— Но мы потом посмотрели — Греция очень дорого…

— А шестой мой ребеночек умер от золотухи, сердешный…

— А вот на Театральной зимой топят хорошо, но вода только по понедельникам с трех ночи…

— И как швырнет шашку — да прямо в меня…

— И тут одна женщина нам рассказала, что в Германии русских не любят…

— А седьмой мой ребеночек полетел на самолете и разбился, сердешный…

— И я устроил себе во дворе бак — моюсь когда захочу…

— Как рванет! И всплыло! Ни одной рыбки — дерьмо сплошное!..

— Вот мы и решили, лучше на даче отдохнем…

— А восьмой мой ребеночек…

Алексей, предвидя эти прелести железнодорожного передвижения, уговаривал мать ехать машиной.

— Но Надя же будет встречать нас на вокзале, — спорила с сыном Инна.

— Мы заедем за ней.

— Нет-нет, я и сама предпочитаю машину, но раз договорились…

После часа мучений Инна жалела, что не послушала сына. Она поминутно смотрела на часы и спрашивала у Алексея:

— Еще долго?

Электричка тащилась до Рязани четыре с половиной часа. Инна и Алексей прошли все стадии ее веселой жизни.

— А я тебе говорил, — смеялся Алексей.

— Ничего, мы можем конверсировать…

— Конверсировать?.. Это что? — задумался Алексей. — Конверсия — перепрофилирование производства.

— Нет… э-э… Конверсейшн…

— А! Беседа… Ты и в самом деле русский забыла?

— Соу-соу… Чуть-чуть…

Инна специально затеяла эту игру, чтобы как-то сгладилась все время возникающая между нею и сыном неловкость. Сколько бы ни придумывала она в Америке будущих разговоров с сыном, теперь они вдруг оказались неважными, пустыми.

«Что за кошка между нами пробежала? — мучила себя Инна. — И когда? Откуда эта неловкость, натянутость? Когда она возникла?»

Инна была в Москве всего четвертый день. Но ей казалось, что ее отношения с сыном развиваются долгие годы. Образно говоря, так оно и было. Но только на расстоянии эти отношения были совершенно иного, понятного свойства — мать и сын. А вот теперь они стремительно и бесповоротно приобретали какую-то мучительную тягостность, вязкость, недоговоренность… Она то и дело ловила на себе пристальный взгляд сына — удивленный, испуганный, будоражащий. И этот взгляд ее пугал и обволакивал одновременно. Она все пыталась убрать напряжение чуть снисходительным, простым разговором, грубоватой лаской, шуткой. Но все ее попытки, как мыльные пузыри, повисали в воздухе и тихо лопались.

«В аэропорту, — вспомнила Инна, — вот когда это возникло. В самом начале. Я тогда подумала, что это Юра».

Надя стояла у самого здания вокзала, поднималась на цыпочки, высматривала их в толпе.

— А давай спрячемся от нее, — вдруг предложил Алексей. — Пригнись.

— Не выдумывай, — улыбнулась Инна. — Дай мне сосредоточиться. Я должна покорить сердца ее родителей.

— Ой, а я вас ищу-ищу, думала, вы на машине поедете, — заулыбалась Надя, пожимая неловко руку Инны.

— Нам далеко? — спросила та.

— Нет, минут тридцать на автобусе…

— Может, возьмем такси?

— Давайте, — не очень охотно согласилась Надя.

Дом у Екатериничевых был частный. Старый, большой, деревянный. Во дворе на козлах лежала перевернутая лодка.

Алевтина Ивановна и Василий Степанович стояли у калитки торжественным караулом, только хлеба на рушнике не хватало.

Своей вековой добротностью дом напомнил Инне ранчо Марго.

— Сколько дали? — сразу после приветствия спросил Василий Степанович, кивая на машину. — Их тут балуют все. Такой народ деловой…

Надя юркнула в дом, пока гости и хозяева топтались у крыльца. Она хотела проверить, не проявили ли в ее отсутствие самодеятельность папа с мамой.

— А это ваша лодка? — поинтересовалась Инна. — Рыбачите?

— Так я бакенщик, бакена ставлю. Знаете?

— Конечно, — улыбнулась Инна. — Леша мне рассказывал.

Она хотела ввести в центр событий сына. Ведь, собственно, для него и устраивались эти смотрины.

— Доча, доча! — крикнула в дом Алевтина Ивановна. — Ты где? — И, не дождавшись ответа, предложила: — А чего мы тут стоим, пошли в зал.

В «зале», большой, но из-за мебели тесной комнате, уже был накрыт стол. Блюда с салатами, соленьями, всевозможными закусками стояли так плотно, что для рюмок — уже не нашлось места. Их поставили прямо на тарелки.

— Ну, милости просим к столу, — скомандовал Василий Степанович. — Гамбургеров не обещаем, а чем богаты, тем, как говорится, довольны.

— Нам бы руки помыть, — попросил Алеша. — Мы с дороги.

— А это — пожалуйста. Надя, проводи. — Василий Степанович, начавший уже разливать по рюмкам водку, остановился.

Надя раскрыла комод и достала оттуда полотенце. Большое, махровое — банное.

— А там есть, доча, — сказала Алевтина Ивановна. — Я повесила.

— Куда ж ты банное тащишь? — криво улыбнулся Василий Степанович.

— Не надо, Надюша, — пришла на помощь невестке Инна, — у нас все есть. — Она достала из сумки пакет бумажных полотенец и мыльницу. — Ой, я и забыла, я же презенты вам привезла. Ну ладно, сейчас умоюсь…

Они с Алексеем выскочили во двор.

— Что же ты молчишь? — спросила Инна. — Мне одной отдаваться?

— Отдуваться, — поправил сын. И рассмеялся.

— Да уж… — улыбнулась и Инна. — Первый раз такое у меня…

— У меня тоже.

«Он почему-то ни разу не назвал меня мамой, — подумала Инна. — Даже обидно…»