Родовые сны - [53]

Шрифт
Интервал

И вот на взлете своей славы, уже признанная звезда, имеющая даже в это тяжелое время много предложений и планов, лишилась, пожалуй, самого главного для киноактрисы в самом прямом и трагическом смысле - своего лица!

Природа щедро наделила ее для работы в театре и кино: великолепные внешние данные, замечательный, редкий голос и удивительно пластичная актерская душа. Она безусловно была бы героиней Островского - великолепной "бесприданницей", героиней чеховских пьес - по глубине своего духовного мира, по тонкости своей души это, конечно, и Нина Заречная, и Маша из "Трех сестер"...

Беда, говорят, не приходит одна. После трагической катастрофы не заладилась и личная жизнь Валентины Ивановны - она осталась одиноким человеком на всю жизнь. Но эта женщина обладала каким-то несокрушимым духовным мужеством. Несмотря ни на что, она не сдалась и в 40-х - начале 50-х годов стала звездой дубляжа. Валентина Ивановна вкладывала весь свой огромный нерастраченный актерский потенциал в озвучивание чужих ролей, и нередко эти образы становились интереснее, глубже и многограннее первоисточников. Это признавали и многие зарубежные актрисы, которых дублировала на русский язык Валентина Ивановна.

В середине 50-х я увидел Караваеву на сцене в замечательном спектакле "Обыкновенное чудо" по пьесе Е. Шварца, поставленном Эрастом Павловичем Гариным. Она играла придворную даму, жену покойного коменданта, перенесшую жизненную трагедию. Играла ярко, озорно, без снисхождения к горю своей героини. И в этом отношении актрисы к созданному ей образу чувствовалось где-то вторым планом - и личное отношение исполнительницы к своей собственной судьбе. Безусловно, неординарная сценическая работа. Но конечно этого было очень мало. Она отлично понимала, что никогда уже не будет той Караваевой, которую наперебой приглашали на главные роли в фильмы, звали в самые престижные театры, которую узнавали на улице, которую любили, и которой тайно завидовали. В нынешнем положении она могла вызвать только жалость. Свое горе Валентина Ивановна хранила глубоко в себе, свой крест несла с достоинством и голову держала гордо. Более того, она не только мужественно принимала удары судьбы, она не сдавалась, пронеся через всю свою жизнь мечту о создании чеховской "Чайки", мечту сыграть Нину Заречную.

Прошли годы, прошла жизнь. Но она не расставалась со своей мечтой. В нашем Театре киноактера Валентина Ивановна репетировала "Чайку" с молодыми исполнителями. Эта работа проходила в учебно-тренировочном режиме. Ей всячески давали понять, что этот спектакль никогда не выйдет, его нет в репертуаре театра, и средств на постановку тоже нет. Так что ее репетиции пустая трата времени. Но Валентина Ивановна не успокаивалась, да и группа актеров поверила в ее "Чайку". Тогда администрация театра отказала ей в помещении. И когда я однажды попросил у администрации комнату для репетиций "Чайки", мне вежливо напомнили, что у нас студия, а не психдиспансер.

И все-таки, несмотря ни на что, работа продолжалась. Совместными усилиями мы добились показа сделанного художественному совету. Но равнодушие, я бы даже сказал непонятное изначальное противление - работа не стоила администрации ни копейки - сделали свое дело: постановку закрыли.

Тогда группа энтузиастов, в которую входила моя жена Нина Головина, Наталья Кустинская и многие другие актеры, по предложению Валентины Ивановны, продолжили репетиции у нее дома. Жила она в запущенной, жалкой квартире, в абсолютной нищете. Быт ее не интересовал, да и как можно жить много лет на нищенскую пенсию?.. Вся ее оставшаяся жизнь была в чеховской "Чайке"!

Валентина Ивановна часто звонила к нам домой, договаривалась с Ниной о дне репетиции, рассказывала о своем видении той или иной сцены. И вдруг однажды сообщила мне удивительную новость:

- Нашелся фильм "Тоня", в котором мы с Сережей снимались в 42-м году.

Оказывается, эту картину делал классик отечественного кино А. М. Роом, музыку писал великий композитор Сергей Сергеевич Прокофьев. И сама картина, которую почему-то запретили в годы войны, безусловно, являлась произведением киноискусства.

- Это прекрасная, талантливая картина, ты ее должен непременно увидеть, и надо добиться, чтобы ее показали по телевидению.

Я, откровенно говоря, не поверил. Мне показалось, что весь этот восторженный рассказ - фантазия, плод больного воображения. Слишком невероятным казалось мне это открытие: если вообще был такой замечательный фильм, как мог оказаться он потерянным, никому не знакомым? Конечно, было много запрещенных лент, неоконченных картин, но и о них было что-то известно. Я неопределенно, скорее всего машинально, поддакивал в трубку. Но этот разговор поставил меня в тупик - я подумал: неужели человек действительно так болен, что говорит о каких-то невероятных подробностях в съемках несуществующего фильма?

Но мама сказала, что действительно отец снимался с Аллой Караваевой во время войны, но фильм был закрыт, и даже отец не видел эту картину. Лента так никогда и не вышла на экраны.

И все-таки после разговора с Валентиной Ивановной у меня остался на душе какой-то странный тревожащий осадок.


Рекомендуем почитать
Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Моя бульварная жизнь

Аннотация от автораЭто только кажется, что на работе мы одни, а дома совершенно другие. То, чем мы занимаемся целыми днями — меняет нас кардинально, и самое страшное — незаметно.Работа в «желтой» прессе — не исключение. Сначала ты привыкаешь к цинизму и пошлости, потом они начинают выгрызать душу и мозг. И сколько бы ты не оправдывал себя тем что это бизнес, и ты просто зарабатываешь деньги, — все вранье и обман. Только чтобы понять это — тоже нужны и время, и мужество.Моя книжка — об этом. Пять лет руководить самой скандальной в стране газетой было интересно, но и страшно: на моих глазах некоторые коллеги превращались в неопознанных зверушек, и даже монстров, но большинство не выдерживали — уходили.


Скобелев: исторический портрет

Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.


Подводники атакуют

В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.


Жизнь-поиск

Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».


Интервью с Уильямом Берроузом

Уильям Берроуз — каким он был и каким себя видел. Король и классик англоязычной альтернативной прозы — о себе, своем творчестве и своей жизни. Что вдохновляло его? Секс, политика, вечная «тень смерти», нависшая над каждым из нас? Или… что-то еще? Какие «мифы о Берроузе» правдивы, какие есть выдумка журналистов, а какие создатель сюрреалистической мифологии XX века сложил о себе сам? И… зачем? Перед вами — книга, в которой на эти и многие другие вопросы отвечает сам Уильям Берроуз — человек, который был способен рассказать о себе много большее, чем его кто-нибудь смел спросить.