Родом из Переделкино - [42]

Шрифт
Интервал

Эта тема молитвы, столь характерная для русской поэзии, звучит в стихах Вознесенского с большим эмоциональным накалом:

Матерь Владимирская, единственная,
первой молитвой – молитвой последнею –
я умоляю –
стань нашей посредницей.
Неумолимы зрачки ее льдистые.
Я не кощунствую – просто нет силы,
жизнь забери и успехи минутные,
наихрустальнейший голос в России —
мне ни к чему это!
Видишь – лежу – почернел, как кикимора.
Все безысходно...
Осталось одно лишь —
Грохнись ей в ноги,
Матерь Владимирская,
Может, умолишь,
может, умолишь...

Такая молитва не может остаться без ответа. Им было на роду написано – быть вместе. Зоя всегда была женщиной его судьбы, без нее он не мог существовать, без нее он не мог писать стихи.

* * *

Бывают какие-то детали, два-три штриха – и перед тобой всплывает целая картина прошлого, которое, оказывается, не кануло в небытие, а просто до поры до времени дремало там под спудом. Вот так и я – увидела стопку детских игр своего внука на столе и вспомнила, как это было когда-то.

Однажды мы пересеклись с Богуславской и Вознесенским на каникулах в Дубне. У Андрея было выступление в Доме ученых – толпы жаждущих на него попасть атакуют ампирный особняк, бешеный успех, все мечтали затащить их в гости, в ресторан, на прием. Но напрасно. Они скрывались в гостинице и только изредка вылезали из своего номера. Как-то я столкнулась с Зоей в коридоре. Зоя тащила целый ворох коробок с детскими играми – лото, домино, «морской бой» и что-то еще в том же роде.

– Зоя, для чего это тебе?

– А мы с Андрюшей в это играем!

Бог ты мой, меня это признание просто поразило. Нет, им действительно никто не был нужен, нужно было только быть друг с другом, но при этом почему бы не сыграть в лото?!

У Зои тогда были небольшие проблемы со здоровьем. Она отшучивалась, но Андрей беспокоился ужасно. Всматривался в нее испытующим взглядом, как будто бы стараясь просветить ее насквозь и узнать, что там у нее внутри. И беспрерывно донимал ее вопросами:

– Ну, как ты?! Болит? Нет, я вижу, что она больна... Таня, скажи ей, пусть сходит к врачу... Таня, скажи ей, что надо провериться... Она слишком много работает. Вообще, прозаику гораздо тяжелее приходится, чем поэту... – и он вглядывался в нее своими пронзительно голубыми глазами с надеждой и мольбой.

На даче у Зои картины Шагала соседствуют с незатейливым уютом. Кошка в лукошке, домашние тапочки, а в кухне на стене над столом кнопками прикреплена вырезка из только что вышедшей газеты с подборкой стихов Вознесенского.

– Никто не умеет так писать о любви, как мой мальчишечка! – говорит она подругам, сияя неподдельным счастьем избранницы фортуны.

Часто на пляже где-нибудь в Пицунде, Коктебеле или Дубултах мой муж, Юрий Каган, оказывался в центре внимания полуодетого кружка литераторов – тогда было такое время любознательных. И вот этим любознательным лирикам интересно было послушать знакомого физика – ученика Ландау, участника атомного проекта, сотрудника Курчатовского института. Он, вероятно, мог рассказать им что-то новое, находящееся там, за семью печатями человеческого познания. Это были благословенные 60-ые всеобщего объединения, годы озарений в науке, в поэзии, в общественном сознании. Мы потом со многими дружили из той блестящей плеяды поэтов и писателей – с Изольдом Зверевым, Анатолием Аграновским, Юлиу Эдлисом, Григорием Баклановым, Львом Устиновым, Максом Бременером, Авениром Заком, Исааем Кузнецовым, Григорием Поженяном, Эдуардом Радзинским.

Однажды провели целый вечер и даже часть ночи с Евгением Евтушенко и его тогдашней женой Галей. В Большом зале Консерватории было первое исполнение симфонии Шостаковича на стихи Евтушенко «Бабий Яр» – выше я уже писала об этом. Дирижировал Кирилл Кондрашин – от него мы и получили приглашение. Концерт был триумфальный. Море цветов, нескончаемые овации. Зал стоя аплодировал гениальному композитору, потрясающему дирижеру и поэту, совершившему гражданский подвиг, увековечив память о безвинных жертвах геноцида. О боже, сколько в истории нашей этих безвинных жертв! Темным-темно в ней от этих теней...

Разойтись после пережитого потрясения было невозможно, и Кондрашины пригласили всех нас в гости. Д.Д. Шостакович был замкнут и молчалив, а Евгений Евтушенко расспрашивал Юру о физике, науке, людях и в конце концов спросил:

– Юра, на какое место вы ставите себя в иерархии физиков?

– Ну, так это трудно сказать, вокруг столько талантов, – ответил Юра, тогда он был членкором РАН, и задал Евтушенко встречный вопрос:

– А вы себя в иерархии поэтов?

– На первое! – без всяких колебаний ответил Евтушенко. – А вы считаете, что первый – Вознесенский?!

* * *

Мы виделась с Андреем пунктиром, от случая к случаю, со стороны наблюдая за его космическим полетом, читая его стихи.

Я тебя никогда не увижу,
Я тебя никогда не забуду...

И вот эти, мои любимые:

Тишины хочу, тишины...
Нервы что ли обожжены...

Время от времени мы получали от него книжки стихов с такими надписями:

«Дорогим и прекрасным Тане и Юре, – и Максику, – очень нежно. Андрей. Пицунда – 79 г.»

И потом:

«С трепетом радостным и испуганным перед физ. и другими авторитетами, – Юре, – Андрей Вознесенский, 89 г.»


Еще от автора Татьяна Николаевна Вирта
Физики и лирики: истории из жизни ученых и творческой интеллигенции

Автору этой книги посчастливилось общаться и дружить с выдающимися писателями и учеными, чьи таланты составили славу ХХ века. Многостраничные дневниковые записи и зарисовки позволили Татьяне Вирте сохранить живой облик этих людей и связанных с ними событий. Перед читателем открывается удивительный мир учёных-физиков, где блистали талантами необыкновенно яркие личности, сыгравшие уникальную роль в новейшей истории.


Моя свекровь Рахиль, отец и другие…

Татьяна Вирта – переводчица, автор книги «Родом из Переделкино», дочь знаменитого советского писателя Николая Вирты. Ее воспоминания – бесценный источник информации о том, «как жили, как любили, как верили» люди советской эпохи. Удивительная история любви, полная тяжелых испытаний и все же приведшая к счастью – это рассказ о свекрови Рахиль. Трагедия, пережитая в ранней юности и наложившая отпечаток на всю дальнейшую жизнь – это судьба отца Николая Вирты. А также рассказы о дружбе с интересными знаменитыми людьми; общество шестидесятников – лирики и физики: Елена Ржевская и Исаак Крамов, Борис Каган и Зоя Богуславская, Яков Смородинский, академик Гинзбург и многие другие… Историю страны лучше всего понимаешь через истории ее людей.


Рекомендуем почитать
Жизнь Леонардо. Часть вторая

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


«Золотая Калифорния» Фрэнсиса Брета Гарта

Фрэнсис Брет Гарт родился в Олбани (штат Нью-Йорк) 25 августа 1836 года. Отец его — Генри Гарт — был школьным учителем. Человек широко образованный, любитель и знаток литературы, он не обладал качествами, необходимыми для быстрого делового успеха, и семья, в которой было четверо детей, жила до чрезвычайности скромно. В доме не было ничего лишнего, но зато была прекрасная библиотека. Маленький Фрэнк был «книжным мальчиком». Он редко выходил из дома и был постоянно погружен в чтение. Уже тогда он познакомился с сочинениями Дефо, Фильдинга, Смоллета, Шекспира, Ирвинга, Вальтера Скотта.


Кампанелла

Книга рассказывает об ученом, поэте и борце за освобождение Италии Томмазо Кампанелле. Выступая против схоластики, он еще в юности привлек к себе внимание инквизиторов. У него выкрадывают рукописи, несколько раз его арестовывают, подолгу держат в темницах. Побег из тюрьмы заканчивается неудачей.Выйдя на свободу, Кампанелла готовит в Калабрии восстание против испанцев. Он мечтает провозгласить республику, где не будет частной собственности, и все люди заживут общиной. Изменники выдают его планы властям. И снова тюрьма. Искалеченный пыткой Томмазо, тайком от надзирателей, пишет "Город Солнца".


Василий Алексеевич Маклаков. Политик, юрист, человек

Очерк об известном адвокате и политическом деятеле дореволюционной России. 10 мая 1869, Москва — 15 июня 1957, Баден, Швейцария — российский адвокат, политический деятель. Член Государственной думы II,III и IV созывов, эмигрант. .


Хроника воздушной войны: Стратегия и тактика, 1939–1945

Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.