Родом из немец - [2]

Герой Венуса хочет быть с природой, а следовательно, и со своим прошлым, со своими корнями и истоками, в дружбе и согласии. Но это лишь по неизъяснимому чувству. По мысли и вере в идеалы он должен преодолевать и природу, и себя.

Подобных персонажей принято уличать в раздвоенности сознания и бранить за рефлексию. Но что, если только они и напоминали людям: будущее - это не потеря прошлого, а его переосмысление и развитие? И если о композиторе из повести Венуса хозяйка дома, где он живет, размышляет: "Отчего Владимир Антонович, такой живой и веселый, играет только грустные пьески?" - то это размышление помогает ей почувствовать глубину и содержательность человеческой жизни, а не ее разлад. И пускай самого Владимира Антоновича одолевают традиционные сомнения: "Разве такое искусство нужно современности?" именно благодаря художественной рефлексии он создает в финале значительное произведение.

Какие бы беззакония ни творились вокруг, человеку всегда дико предположить, что и его - не знающего за собой никакой вины - могут безжалостно преследовать наравне с другим. Так что трудно сейчас утверждать однозначно, чего больше было в литературной позиции Георгия Венуса в годы куйбышевской ссылки - мужества или святой простоты? Во всяком случае, нужно было иметь исключительное самообладание и незаурядную волю к творчеству, чтобы писать в 1936-1937 годах о современной жизни в тональности более мажорной, чем о жизни прошедшей.

Прошедшее для Венуса - об этом и весь настоящий сборник - это война, революция, изгнание, кроваво-грязный прах канувшей жизни. Серый дождик да желтая пыль - вот основной пейзаж этих вещей, их фон. Таким рисовалось прошлое до конца дней - судя по сохранившимся отрывкам из второй части "Молочных вод", рассказывающих об эвакуации белых частей в Константинополь, об их страданиях на Галлиполийском полуострове.

Видимо, все-таки желание "труда со всеми сообща и заодно с правопорядком" было обосновано у писателя всем опытом его жизни, а не конъюнктурными соображениями. "Шесть с лишним лет,- писал он в книге "Притоки с Запада",ненужный людям и улицам, приниженный блеском богатых огней в окнах кабаре, театров и ресторанов, я, не зная, кому отдать свои силы, смотрел с надеждой на Советский Союз, где каждый, кто хочет работать, найдет свое место, будь он рабочий, инженер или писатель". Можно ли было представить, что еще легче оказалось у нас "найти свое место" в следственном изоляторе? О том, что Георгий Венус обладал чистейшей душой и до последней минуты на свободе полагал такую возможность несовместимой с общим ходом жизни, говорит его сверхнаивный звонок следователю 9 апреля 1938 года, о котором рассказал в предисловии к этой книге его сын Борис Венус.

В произведениях Георгия Венуса, какие бы различные фамилии не носили их главные герои, выявляется и центральный персонаж, судьба которого на разных этапах повторяет судьбу автора и душа которого близка авторской душе. Писатель вообще не стремится к беллетристической выдумке, не плетет паутину от начала до конца продуманной интриги. Время в его повествованиях соответствует реальному историческому времени, и внимание он обращает лишь на композицию составляющих общий сюжет вещи эпизодов. В целом эта композиция проста и сводится к параллелизму сцен, происходящих в одно и то же время в различных местах. Этот прием характерен и для "Зябликов в латах", и для "Стального шлема". Еще проще - почти как дневник - построен роман "Война и люди", первое крупное произведение Венуса.

Два достоинства как главные можно выделить в художественном почерке прозаика: его интимную хроникально-дневниковую достоверность и тонкую наблюдательность, схожую с наблюдательностью живописца-психолога, мастера портретного жанра. Здесь автор способен видеть вещи, которых не заметит за собой и сама модель. Как например, в эпизоде из "Зябликов в латах", в котором изображен прапорщик Рябой перед первой атакой. Внешне спокойный, он "обеими руками сдвинул на лоб папаху и не торопясь взялся за винтовку. Но пальцы его торопились. Они быстро обхватили ствол". То же самое и в других вещах. Вот "пленных подвели к тачанке генерала Туркула. Наклонив головы и опустив руки, они стояли неподвижно и казались низко-низко подвешенными над землей" ("Война и люди"). Да, автор этой прозы видит все - и "толстую круглую спину и обручем выгнутые плечи вице-директора, который мыл возле уборной руки" ("Стальной шлем"), и товарища Ульриха с "плоскими желтыми веками" (там же)... Не только видит, но и слышит - безымянный русский голос в бараке на окраине Берлина: "Нет исхода из вьюг..." Слышит и понимает - вот лейтмотив к судьбе его собственной и к судьбе скольких еще тысяч русских людей в годы революции.

В произведениях Венуса "годы идут, не путаясь, не сбиваясь", и вся эта книга читается как единое повествование об одной судьбе на самых крутых поворотах отечественной истории. И прапорщик Константинов из "Зябликов в латах", и Алексей Зуев из "Стального шлема" - это все, конечно, ипостаси авторского "я". Тем более - герой "Войны и людей", где повествование ведется от первого лица. Достаточно самых общих биографических сведений об авторе, чтобы понять: случившееся с рассказчиком произошло и в жизни писателя. Да ясно это и без всякой биографии: никакое воображение не угонится за тем, что пришлось увидеть и пережить поднявшимся друг на друга гражданам Российской империи.