Родник - [39]

— Ура!.. — закричали мальчики.

Кира Петровна подняла руку:

— Тише, ребята! Внимание! Я думаю, что поедет только тот, кто хорошо учится. Но у нас все учатся неплохо, так что мы все поедем.

«Значит, она ещё не успела узнать про мою единицу», — подумал Владик.

А Петя посмотрел на Владика и поднял руку:

— Кира Петровна, а если у кого будут двойки или тройки?

— Я, кажется, ясно сказала: тот не поедет.

— Владька, слышишь? — заволновался Петя. — А как же теперь будет с тобой? Ну, что ты молчишь?

— А что же мне, петь, что ли?

— Да хоть бы и петь! Поговорить надо, ну я не знаю что! А то сидит… Как же, ведь ты первый всё придумал насчёт поездки — и вдруг ты не поедешь! Поди поговори после урока с Тамарой Степановной, слышишь!

— Петух, отстань!

— Не отстану! Всё равно, если ты не поедешь, и я не поеду!

— Ну, это ты брось!

— Не брошу…

Они спорили не только на перемене, но и на следующем уроке, на рисовании. Это был последний урок. Абросим Кузьмич вошёл в класс, как всегда, чуть улыбаясь. Он поставил на стол голубую стеклянную расписную вазочку, опустил в неё синий бумажный василёк и сказал:

— Ребята, сегодня мы будем рисовать с натуры. Рисование с натуры очень важно для развития глазомера, наблюдательности и понимания формы вещей.

Владик вынул из сумки тетрадь с толстыми листами, переложенными шелестящей папиросной бумагой, положил в ложбинку парты цветные карандаши и принялся рисовать.

Он старательно водил карандашом. За работой меньше думалось о единице, о том, что его не возьмут в Краснодон, о всех обидах…

В классе стоял шум. На уроке доброго Абросима Кузьмича всегда было шумно. Он к этому уже привык и, обходя парты, добродушно и терпеливо выговаривал:

— Только чуть потише, ребятки. Рисование не любит шума.

Иногда он нагибался к кому-нибудь из учеников, брал у него из рук карандаш и поправлял рисунок. При этом он сразу менялся. У этого рассеянного, мягкого человека с неуверенными движениями рука словно каменела, глаза становились пристальными и зоркими, и линии он проводил твёрдые, уверенные, точные.

Он долго простоял за спиной Владика.

— Молодец, мальчик! Очень хорошо! У тебя есть чувство пропорции и, пожалуй, даже чувство колорита.

Владик ещё не знал, что такое чувство пропорции и колорита, но ему было приятно слышать эти похвалы. Особенно сейчас, когда вышла эта история с отметкой.

«Пусть я ни за что ни про что получил кол, — думал он, — зато стану знаменитым художником. Вот тогда будете знать, кому вы колы ставили, но уже будет поздно!»

Кругом попрежнему стоял шум.

Петя Ерошин командовал:

— Тише, а то запишу!

По правде говоря, он и сам был не прочь поболтать и пошуметь. Но он был дежурный и поневоле напускал на себя строгость.

Но вот раздался звонок, и ребята повскакали со своих мест. И тут неизвестно — то ли кто толкнул столик, то ли Абросим Кузьмич сам задел вазочку рукавом, только вазочка вдруг качнулась и упала на стол. Абросим Кузьмич хотел её подхватить, но не успел. Она скатилась на пол и со звоном раскололась на мелкие кусочки.

— Ах ты, беда какая! — крякнул Абросим Кузьмич.

Ребята бросились было подбирать осколки.

— Стоп, ребятки! Чур, не надо, я сам, я сам! Порежете руки! — заволновался Абросим Кузьмич.

Он присел на корточки и стал осторожно собирать голубые осколки. Потом он выпрямился и понёс осколки из класса.

Школьный день окончился. Ребята с шутками-прибаутками стали расходиться. А Владик Ваньков молча сидел, уткнувшись в парту. Наконец он поднялся, вздохнул и тихо сказал:

— Пошли, Петух, ко мне! Будем панораму делать.

— Сдам класс, тогда пойду. Подожди!

— Некогда, — ответил Владик. — Я пойду, а ты приходи сразу.

— Ладно!

Владик ушёл, и Петя остался в классе один. Он открыл форточку, вытер доску, поровнее поставил парты, придвинул к ним учительский стол. И вдруг он увидел на стуле, который был вплотную придвинут к столу, серый переплёт классного журнала.

«Вот так так! — удивился Петя. — Значит, Абросим Кузьмич забыл его».

Петя раскрыл журнал. Интересно, как там выглядят его отметки? Он нашёл свою фамилию и увидел двойки и тройки первой четверти и четвёрки второй.

Потом он посмотрел чуть повыше и против фамилии «Ваньков» нашёл жирную, косо поставленную единицу. Вот он, Владькин кол! Именно что кол — просто палочка, без всяких чёрточек. Рядом стояли пятёрки и четвёрки. Эх, выучи Владька мифы, он получил бы хорошую отметку, и вместо кола в журнале теперь красовалась бы четвёрка или пятёрка! Та же самая палочка, только с маленькой загогулинкой сбоку.

Что стоило Тамаре Степановне приделать эту загогулинку! Только чуть-чуть двинуть пером, сделать закорючку, и всё.

А что, если самому приделать эту закорючку? Только примерить, только посмотреть, как выйдет! Ведь если получится хорошо, Владька вместе со всеми поедет в Краснодон, и всё будет в порядке. А мифы он потом, конечно, выучит и всё равно получит ту же самую четвёрку, а то и пятёрку.

Раздумывать было некогда. Петя обрадовался, что может выручить товарища. Он с опаской оглянулся на дверь, кинулся к портфелю, достал ручку, обмакнул её в «учительские» чернила и нагнулся над журналом.

Вот он осторожно приблизил острый темнолиловый кончик пера к Владиковой единице, но в последнюю минуту он призадумался: а хорошо ли то, что он собирается сделать?