Родная земля - [92]

Она побрела в сторону от лагеря, глядя себе под ноги. И неожиданно остановилась, чувствуя, как напряглись нервы, — что-то шевелилось поблизости. Стягивая с плеча винтовку, Наташа присела и сразу на фоне светлеющего неба разглядела — это старая рыжая кобыла, стреноженная отцом и выпущенная в степь пастись. Непослушными пальцами, обламывая ногти, долго разматывала путы, потом с трудом влезла на жесткую, костистую спину лошади и тронула ее. Кобыла покорно пошла в темноту. Но каждый шаг отдавался в голове нестерпимой болью и Наташа решила слезть и идти пешком — так было легче. Лошадь долго брела за ней следом, Наташа и не заметила, когда она отстала, затерялась в ночной степи.

К утру Наташа увидела заброшенный шалаш, легла в нем и мгновенно уснула. Ее разбудил разноголосый шум, — выглянув, она увидела невдалеке большой караван. Гарцевали вооруженные всадники, величаво, позвякивая колокольцами, вышагивали навьюченные верблюды, в густой ныли плыли ревущие отары… Страх сдавил ее сердце. Но люди, видно, спешили и не обратили внимания на одинокий шалаш. Шум каравана замер вдали, и она снова впала в забытье.

Вечером Наташа проснулась словно от толчка. Идти, спешить к своим, рассказать о том, что произошло на Кровавом колодце… Она вскочила, суетливо собралась и пошла.

Только теперь она почувствовала жажду и испугалась, вспомнив вдруг ту кошмарную ночь, когда совсем рядом сверкнули глаза барса… Нет, умереть в песках сейчас она просто не имела права. Она соберет все свои силы, всю свою волю и дойдет, расскажет…

И Наташа тяжко шагала по пескам, облизывая сухим языком потрескавшиеся губы, ощущая, как с каждой минутой тяжелеют, тянут плечи винтовка, сумка и фотоаппарат.

Встретить бы пограничников, они помогли бы связаться с Юриным… Но до границы еще далеко. И рыжей кобылы нет. Зря бросила ее…

Мелькнул и пропал огонек впереди. Наташа остановилась, зажмурилась, не веря глазам. Может, померещилось?.. Нет, вот опять замерцал далеко желтый светлячок. У девушки даже сил как будто прибавилось. Но тут же подумала: где огонь, там люди, а кто они, друзья или враги?

Но уже не было сил погасить в себе надежду.

Она увидела ветхую мазанку с единственным, светящимся оконцем, кучу наколотых саксауловых дров, навес — и поняла, что это летнее жилье, а не стоянка калтаманов.

Гремя цепью, с рыком кинулся ей под ноги пес, залился хриплым лаем.

Распахнулась дверь, в светлом проеме виден был человек, держащийся рукой за косяк.

— Кто здесь? — спросил он, и Наташа сразу догадалась, что это старик.

— Яшули, я заблудилась, — сказала она и на всякий случай сунула в дрова винтовку — знала, что со света старик не видит ее. — Уймите собаку.

Старик подошел, вглядываясь, сказал:

— Проходи, проходи. Ты не из тех, кто ищет в земле?

— Да, я из геологической партии, — обрадовалась Наташа. — Знаете нас?

— Не встречал, но слышал, — добродушно ответил старик и притопнул на пса: — А ну, замолчи!

Пес сразу лёг, стал бить по земле хвостом.

— Входи, — пригласил старик, пропуская позднюю гостью вперед.

Они сели на кошме, старик налил в пиалы чай. Наташа жадно стала пить, а он смотрел на нее добрыми глазами, обрамленными сеткой легких морщинок, и улыбался, качая головой.

— Пустыня — она такая, никогда не знаешь наперед, что ждет тебя. Я всю жизнь в песках, а и то случается такое, что подумаешь: вот и конец…

— А что вы здесь делаете, яшули?

— За куланами присматриваю, — посмеиваясь, ответил старик. — Знаешь? Вроде лошади, только помельче да потолще, и морда с горбинкой. Редкое животное. Государство их оберегает. В этом месте скоро совсем запретят охотиться, заповедник будет называться.

— Чем же они ценны, эти куланы? — спросила Наташа, дивясь тому, как хорошо ей с этим разговорчивым, добродушным стариком, как легчает на сердце.

— А тем, что мало их осталось на земле, — сказал старик, подливая ей чаю. — Для науки надо их сохранить. А потом куланий жир за лучшее лекарство против ревматизма почитают. Слышал я, куланов в больших городах за деньги показывают. Не знаю, верно ли.

— Показывают, — впервые за все это время улыбнулась Наташа. — В зоопарках.

— Ну, вот, — обрадовался старик, — видишь, какую ценность я тут оберегаю. Говорят, что за двух куланов целого слона в других странах дают. Вот он какой, наш кулан. Правильно, значит, государство делает, что не дает его в обиду. А то шляются по степи бездельники, почем зря бьют куланов. Они такие пугливые стали, что смотреть жалко.

Старик повздыхал, стал устраивать постель для Наташи. Сам он решил лечь на открытом воздухе.

— До границы отсюда далеко еще? — как бы между прочим спросила Наташа.

Старик не удивился, только помолчал малость, пожевал губами, раздумывая.

— Ты спи пока, — сказал он. — Утром сведу я тебя с одним человеком. Тоже здесь по куланьей части. Хороший человек, не беспокойся. Он тебя к пограничникам и проводит, если нужно. Я ведь все понимаю, время сейчас тревожное, в песках калтаманы опять разгулялись. А тот человек — надежный, верь слову, пограничникам помогает.

Наташа легла. А старик вышел, устроился под навесом и долго сидел, по-степенному тягуче, неспешно думая о превратностях жизни, прислушиваясь к звону цикад. Пес тихо лежал в стороне и смотрел на хозяина преданными немигающими глазами.