Родька - [4]

Все-таки она страшная задавала. Кривляется, кривляется… Я же чувствую, что ей хочется мне что-то рассказать. Но она нарочно не рассказывает. Ждет, когда я стану выспрашивать. А я нарочно не выспрашиваю.

— Мы куда идем? В промтоварный?

— Да. Мне нужно посмотреть одни туфли. Значит, по-твоему, я совсем не изменилась? Ну что же ты молчишь? Говори!

— Где?

— Что «где»?

— А я не знаю, «что где». Это же ты говоришь «где».

Если мне надо кого «завести», я всегда применяю этот прием.

Лигия «заводится» с пол-оборота.

— Да ну тебя, в самом деле, — она топает ногой, — с тобой разговаривать — только нервы портить. Купи мне мороженое, а? Вот ты не поверишь, а в Москве мороженое хуже, чем у нас.

— Врешь!

— Нет, честное слово. А знаешь, я влюблена.

— Что?

— Влю-бле-на. Не понимаешь?

— А чего тут не понимать? Я так и подумал.

— Да? Почему?

— Не знаю. Так.

Мы вошли в магазин.

— Ты мой единственный настоящий друг, — сказала Лигия, — я тебе все расскажу. Только не сейчас и не здесь.

Я, конечно, не знаю, как в Москве, но, по-моему, отдел обуви у нас вполне на высоте. Никаких тебе прилавков. Все, что есть в магазине, выставлено на высоких застекленных этажерках. Для каждого номера своя этажерка. 35, 36, 37… Тут Лигия остановилась. Я посмотрел на ее ноги.

— У тебя разве тридцать седьмой?

— Чудак! — сказала она. — Я же не себе покупаю. Я маме. Понимаешь, у нее скоро день рождения. И вот я подумала… Смотри, смотри. Видишь, какие туфли! Как раз к ее черному платью. Тебе не нравится?

— Нет, почему, очень красиво!

Туфли действительно были красивые. Но и цена подходящая: сорок рублей.

— А где ты возьмешь деньги? У мамы?

— Нет, что ты! Мы и так еле-еле… Но деньги будут, я достану. Во-первых, десять рублей у меня уже есть. Я сэкономила на дороге. Эх, напрасно я не поехала поездом! Если бы поехала, сейчас бы у меня было уже сорок рублей.

— Это еще как сказать. — Ужасно люблю поучать Лигию, просто сил нет. — Некоторые считают, что тут действует закон сохранения расходов. Сколько выгадываешь на билете, столько прогадываешь на питании.

— Смотря как питаться, — говорит Лигия. — Мы все здесь едим гораздо больше, чем необходимо.

— Где это «здесь»?

— Ну хотя бы в Благовещенске. Вот я привыкла дома наедаться, и первое время в Москве прямо голодала.

— А может, тебя просто не кормили? Мачехи, они все такие.

— Какие глупости, — говорит Лигия. — Во-первых, мы обедали все вместе. А во-вторых: видишь вот это платье? Это она мне подарила. Ей для меня ничего не жалко.

— Вот и попросила бы у нее на туфли.

— Ты смешной, — говорит Лигия. — Они, конечно, зарабатывают прилично. Папа великолепный певец, она хорошая пианистка. Но ведь это такой закон: чем выше заработок, тем больше расходов. Вот и выходит, что они тоже еле сводят концы с концами.

— Значит, по-твоему, все равно сколько зарабатывать?

— Конечно, все равно. Но все-таки лучше зарабатывать много.

— Может, в этом и есть смысл жизни, из-за которого ты такая наполненная?

— Если ты будешь иронизировать, — говорит Лигия, — я очень обижусь.

— Ну ладно, — говорю я. — Не буду иронизировать. Надо же — слов каких нахваталась!

Вдруг пришел Васька Плотников. Высокий, тощий, с длинными белыми ресницами. Ужасно смешно он выглядит.

— Привет, — сказал я.

— Привет, — сказал Васька. — А ты что тут делаешь?

— Вот тебе раз! Живу!

— А мне сказали, что тут живет инженер Муромцев.

— А как моя фамилия?

— Верно, — сказал Васька. — Тоже Муромцев. Значит, ты его родственник?

— И даже близкий. Муромцев — это же мой отец. А тебе он зачем?

— Да понимаешь, — сказал Васька. — Я тут одну задачку случайно решил. То есть не решил, а так… Понимаешь, эту задачу решить невозможно. «Трисекция острого угла» называется. Это что-то вроде вечного двигателя. У кого мозги не на месте, так они или вечным двигателем занимаются, или трисекцию острого угла решают.

— А у тебя что ж, не все дома?

— Да нет, — говорит Васька, — я шутя, от нечего делать стал решать. И вдруг, понимаешь, решил. Надо показать кому-то.

— Ну и пошел бы к Якову Борисовичу.

— Я ходил. Его дома нету. В больнице. Он все думает, язва у него. А Мария Михайловна, жена его, она врач, говорит, что… В общем дело неважное.

Мы помолчали.

— Видишь, какое дело, — сказал Васька после долгой паузы, — я пошел к одному человеку, он в пединституте преподает. Он мог бы, конечно, посмотреть. Но ему неинтересно. Я ему построение показываю, а он мне объясняет, почему эта задача неразрешима. Я и сам знаю, что неразрешима. Мне бы, говорю, ошибку найти. А ему, понимаешь, некогда, он на рыбалку собрался. Вот тебе, говорит, адрес, сходи к инженеру Муромцеву, он когда-то у нас начертательную геометрию преподавал. А что, скоро твой отец придет?

— Это неизвестно, может, скоро, а может, и нет.

— Ну ладно, — сказал Васька. — Тут у меня ясно все показано. Я оставлю чертежи, а ты ему объясни.

— Да ты посидел бы. Куда торопишься?

— Я тут в одном месте взялся кружок вести. Это меня Яков Борисович на свое место устроил.

— Ого! Значит, ты уже педагог?

— Педагог.

— Ну и как, есть у тебя к этому способности?

— Не-е, нету, — сказал Васька. — Не знаю, может, с детьми мне было бы легче. А то ведь техники, рабочие. При заводе это.