Родька - [27]

Вот уже пять дней мы с Костей занимаемся английским. Уговорить его было совсем непросто.

— Не хочу я возиться с этим оболтусом! Мне некогда!

— Не такой уж он оболтус, — сказал папа, — при желании он может усвоить все, что угодно.

— Это при желании.

— Я буду желать, — сказал я.

— Так я тебе и поверил. Вы же, очевидно, хотите, чтобы я занимался с ним по вашему методу?

— Можешь и по своему, — сказал папа, — никто тебя не ограничивает. Ты как, Родька, не боишься?

— А чего мне бояться. Мне ужас как хочется грызть науку.

— Нет, не пойдет, — сказал Костя. — Для того чтобы его чему-нибудь научить, нужно иметь всю полноту власти. Понимаешь? Всю! Вплоть до применения физической силы.

— Ну это уж слишком!

— Как хочешь!

Я видел, что папе не хочется больше уговаривать Костю, что он уже начинает нервничать, и решил пойти на жертву.

— Ладно. Пускай применяет физическую силу.

Физическую силу Костя, конечно, не применил, но ездил на мне верхом, как только ему хотелось.

Каждое утро он говорил мне по-английски: «Здравствуй, мальчик». И я ему должен был отвечать: «Здравствуйте, учитель». Задания были огромные. Каждый день я переводил по три полные страницы из какой-то идиотской скучной книжки без начала и конца. Но Косте этого было мало. Он требовал, чтобы перевод я писал в специальной тетрадке, все новые слова тоже в специальной тетрадке и каждый вечер являлся к нему с отчетом. Лежа в кровати, он проверял мою работу, делал замечания и обязательно читал нотации.

— Как ты пишешь! Как курица лапой. Тетрадь грязная, захватанная. Что из тебя выйдет? Ассенизатор? В крайнем случае, водовоз. Ты хочешь мне что-то возразить? Я тебя слушаю. Только покороче.

— Вот тебе покороче. Ты деспот, Костя, — говорю я, — мелкий тиран и враг человечества. Если бы я был сатирик и вообще поэт, я бы написал про тебя прыщавым языком плаката.

— Шершавым, — говорит Костя.

— Нет, прыщавым.

— А я тебе сказал: «шершавым».

— А я тебе сказал: «прыщавым».

— Ну хорошо, — говорит Костя, — пусть будет по-твоему. Но завтра ты переведешь не три, а пять страниц. Понял? А сейчас забирай свои манатки и пошел вон! Я хочу спать.

— Ну, как мы болеем?

Вид у папы озабоченный.

— Что ты пишешь? Что-нибудь секретное?

— Да нет. Перевожу.

— И как успехи?

— Дело движется, идет, дело движется вперед.

— Скоро встанут две плотины на реке?

— Вот именно.

Папа помолчал.

— Скажи, ты давно не видел Лигию?

— Давно. А что?

— Я столкнулся с ней у нашего подъезда. Стоит, продрогла вся. Я пригласил ее зайти, но она не захотела. Вот передала записку. Я, конечно, не читал, но по-моему, что-то нехорошо.

Он подал мне грязный, бесформенный клочок бумаги, на котором обгорелой спичкой было нацарапано:

«Хотела зайти, поговорить. Но если все люди сволочи, то ты тоже. Скоро меня не будет. Лигия».

Я отдал записку папе.

— Да! — сказал он. — «Скоро меня не будет» — это еще ни о чем не говорит. Может быть, она хочет уехать?

— Вряд ли.

— А ты думаешь, она способна на что-нибудь такое?..

— Не знаю.

— Так или иначе, — сказал папа, — надо сходить. У тебя есть адрес? Давай я запишу.

Папа вернулся поздно, в третьем часу ночи. Костя уже спал.

— Отравилась уксусной эссенцией. Пороть, пороть и еще раз пороть. Если захочешь травиться, травись серной кислотой. И не дома, на улице. Безобразие. Ей, видишь ли, неинтересно жить. Все люди сволочи, она одна хорошая. Бедная Клавдия Петровна! Можно себе представить, что она пережила.

— Так она отравилась или не отравилась?

— Какое там отравилась, — сказал папа, — обыкновенная инсценировка. Пошла на кухню, капнула себе на язык уксусной эссенции и тут же стала кричать. Хорошо, что я пришел вовремя.

— А что?

— Клавдия Петровна не знала, что делать. Бросить страшно, телефона нет. Я сразу сообразил, в чем дело. Разбитая бутылка валяется, и запах уксуса по всей квартире. Я тут же, ни слова не говоря, нашел в ванне жидкое мыло, развел ей вот такую кружку и влил прямо в рот. Рвало ее, как из вулкана. Но, слава богу, этим и ограничилось. Н-да… Ну ладно, пора спать. У тебя температура упала?

— Костя говорит, что упала.

— Ну и хорошо, через пару дней пойдешь в школу.

Но через пару дней в школу я не пошел. После гриппа у меня началось воспаление легких, а после воспаления еще и свинка.

— Ну ничего. Это уже не болезнь, — сказал папа. — Похудел ты страшно. И экскурсию пропустил. Ваш класс вчера был у нас на заводе. Но ты не горюй. Как только поднимешься на ноги, я тебе закажу пропуск.

— А как твоя работа?

— Отослал.

— Ты уложился в срок?

— Нет, не совсем. Но, я думаю, это не будет иметь значения.

— Еще как будет, — сказал Костя. — Ну, ты скоро уже встанешь? Надоело.

С тех пор как я заболел, Костя спит на кухне, готовит, убирает и вообще исполняет все мои обязанности.

— Тут раза два к тебе гости приходили.

— Кто?

— Этот твой Плотников. И девушка какая-то. Я их не пустил.

— Почему?

— У тебя как раз была температура.

— Ну и что?

— Ничего. Что я вам, нанимался подтирать пол за всяким? Видишь, вон на дворе грязища какая.

— Деспот ты, Костя, — сказал я, — тиран и враг человечества. А что это Саши давно не видно?

— Не знаю, — сказал Костя, — меня это не интересует. Кстати, я устроился на работу, можешь меня поздравить.