Родька - [16]

Как-то у нас в магазинах появился армянский коньяк, и папа купил одну бутылку.

Пока я ходил за коньяком, с Сашей пошел танцевать папа.

— Ну где тут что? — В кухню вошел Костя.

— Вот, папа велел мне принести коньяк.

— Да, плохо что-то у нас получается. Я думал, будет веселей.

— На вот глотни, — сказал я, — а потом дадим папе.

Костя отпил прямо из бутылки.

— Фу, гадость какая!

В это время музыка смолкла, послышался смех, и папа с Сашей тоже вошли в кухню.

— Это не честно, — сказала Саша. — Это не по правилам.

— Учитесь играть без правил, — папа похлопал меня по плечу. — Все в порядке, — сказал он, — я ее переговорил. Что, может быть, я был не остроумным?

— Легко быть остроумным в своем доме, — сказала Саша. — И потом я не могу блистать, когда нет аудитории. У меня глубоко артистическая натура.

— Истинный артист сам для себя аудитория. Родька, дай ей котлету. Оказывается, она просто голодная.

— Я тоже съем котлету, — сказал Костя и захихикал.

Оказалось, что сидеть в тесной кухне куда приятней, чем в большой комнате.

— У вас отличная квартира, — Саша огляделась по сторонам. — Только стиль почему-то казарменный. Здесь явно не хватает женской руки. Возьмите меня в домработницы. За жилье и харчи.

— Чепуха, — сказал вдруг Костя пьяным голосом. — Все, что вы тут болтаете, чепуха.

Бутылка с коньяком стояла под столом. Я посмотрел, она была почти пустая.

— Вот это номер, — удивилась Саша, — никогда не видела, чтобы шампанское так сильно бодрило. Костя, ты что?

Костя достал из-под стола почти пустую бутылку и широко улыбнулся.

— Все, — сказал он, — почти нету. Мне что-то так кисло сделалось, что я взял и наклюкался.

Напряжение вдруг совсем спало с него, и на лице его появилась какая-то умиротворенно-грустная улыбка.

— Идем танцевать!

— Нет, так не пойдет, — запротестовала Саша. — Или ты иди прими холодный душ и протрезвись, или мы тебя будем догонять. У вас есть еще коньяк?

— К сожалению, нет, — сказал папа, — последняя бутылка. Но есть выход из положения. Пусть Костя действительно примет освежающий душ, а мы в это время допьем остаток шампанского. Костя, ты примешь душ?

— Если Саша прикажет, я все могу принять. Могу цианистый калий принять. Могу меры принять. Ха-ха-ха! Острота в духе Родьки.

— Прикажите ему, Саша, — сказал папа.

— Иди прими душ, — сказала она. — И весь вечер будь умницей. Исполняй!

— С вдохновением, — рявкнул Костя, — с вдохновением. Сейчас все будет сделано. Руку!

Он взял Сашину руку, поцеловал ее и, сделав военный поворот кругом, строевым шагом пошел в ванную.

— Сейчас прибегут снизу, — сказал папа. — Достаточно уронить на пол ботинок, как сейчас же прибегают снизу.

— Сегодня не прибегут, — сказала Саша.

— Почему вы думаете?

— Потому, что я везучая.

— А вот уже идут, слышите?

— Это не к вам.

И действительно, шаги смолкли на нашей площадке, но стучать стали не к нам, а к соседям.

Мы все помолчали.

— Между прочим, я тоже везучий, — сказал папа.

— Но не такой, как я. Вы выигрываете по лотерейным билетам?

— Почти всегда.

— А я — всегда. Четыре авторучки и стиральная машина. А на бегах что делается. Я на лошадей даже не смотрю. Прямо по программке, как поставила, так и выиграла.

— Между прочим, у нас тоже есть бега, — сказал я.

— Это великолепно, — Саша обрадовалась. — Давайте сходим в это воскресенье.

— С удовольствием, — сказал папа.

— Только это твердо. Я за вами зайду. Костя! Костя, ты что там, утонул?

— Я вас игнорирую, — сказал Костя, выходя из ванной. — Я лучше вас всех.

— Конечно, — сказала Саша. — Идем танцевать.

Они пошли в большую комнату, а мы с папой остались на кухне.

— Между прочим, пьяный Костя мне больше нравится.

— Трезвый он тоже по-своему хорош. А как тебе она?

— По-моему, ничего!

— Много ты понимаешь, — сказал папа. — Собственно, я знаю только одну женщину, которую можно поставить рядом. Это знаешь кто?

— Ну?

— Твоя мама. Эх, жизнь! Ну, твое здоровье, шпингалет. Пошли посмотрим, как они танцуют.

И вот на следующий день с меня сняли мою обновку. Костя забрал брюки, папа — желтую рубашку.

Не могу сказать, что я очень страдал, но мне было как-то не по себе.

Целый вечер я сидел на кухне и перекладывал свои новые учебники. Все было такое красивое, такое чистое, особенно тетради.

«Надо быть аккуратней, — подумал я. — Сейчас все книжки и все тетрадки оберну бумагой и буду менять обертки каждые полмесяца».

Сколько я себя помню, всегда в начале учебного года мне приходят в голову подобные благородные мысли и мне хочется быть таким, как Костя. Вот он умеет быть аккуратным. Его книжки в конце учебного года выглядят даже новей, чем были вначале.

— Вот посмотри, — говорил он мне бывало. — «Химия». Ты же знаешь, как я не люблю химию. Но я беру в руки учебник, он чистый, приятный, и мне хочется его открыть. А если бы он был весь в кляксах, замызганный, как у тебя? Да я бы сроду не готовил уроки по химии.

— Да, да, — говорю я. — Теперь все будет по-другому.

Но терпения у меня хватает ненадолго.

— Папа, можно к тебе?

— Ты же видишь, я работаю.

— Сделай перерыв, а то у тебя будет переутомление.

— Ну хорошо, — говорит папа, — только свари мне кофе.

— Это который раз сегодня?