Родимый край - зеленая моя колыбель - [2]

Тут вышла мама.

— Не плачь, сынок, будет еще у тебя жеребенок, — сказала она и по голове меня погладила, по спине ласково похлопала. — Вот увидишь, кобыла другого Звездку приведет.

— Когда? — только и смог я выговорить, судорожно всхлипнув.

— Весной, коли будет суждено. Не нынче, так тем годом…

Горе, кажется, немного отпустило меня. В душе загорелась и долгие годы теплилась надежда: а вдруг в одно ясное утро вороная приведет такого же, как Звездка, красавца жеребенка?

Я так и дожил до взрослых лет, ожидая этого счастья.

II

Чего только не навидается, пока подрастет, босоногое егозливое племя! С того момента, как поползешь на четвереньках, до поры, когда подрастешь малость, жизнь может и приголубить тебя и тумаков надавать. Нынче рассмешит, завтра потопит в слезах. То повернется лицом, то покажет спину. Коли хватит у тебя терпения да выносливости, получишь место под солнцем. Коли нет… мало разве бугрится на кладбище крохотных холмиков?

И в самом деле, сколько напастей подстерегают деревенского мальчишку!

Еще только начинаешь ковылять самостоятельно, а на улице со змеиным шипением подбирается к тебе соседский гусак и больно, до синяков, щиплет за ноги. А собаки? Попробуй зазеваться — тут же из какой-либо подворотни выскочит пес и так вцепится в мягкое место, что долго будешь маяться, даже сидеть не сможешь. В своем собственном дворе валит тебя с ног бодучий баран, а забежишь под навес — не знаешь, как спастись от нахохлившейся наседки. Окажешься невзначай на улице, когда гонят стадо, — за тобой с ревом припустится огромный, с целый амбар, мирской бык и такого нагонит страху!

Да всего, что приключается с тобой, и не перечесть. Твои ноги вечно покрыты цыпками. Забираешься на дерево или на забор, — в пятку тебе непременно вопьется щепа, большущая, острая. Покуда рыщешь по уремам да оврагам, до самого мяса обдерешь руки, колени, в схватках с «закадычными друзьями» нос раскровенишь. Но все же, несмотря ни на что, не бежишь с рёвом домой. Ведь никто тебя не встретит жалостливым вздохом, не станет приговаривать: «Ой-ой, бедненький, избили-то его как!» Наоборот. Того и гляди, добавят, чтобы не разнюнивался.

Что малому остается делать? Обижаться, слезы проливать? Коли заплачет, так дружки первыми его засмеют. Вот и крепится, только носом шмыгает. Живое тело, говорят, само себя латает. Глядишь, и пройдет-то немного, а на ране, будто вечерняя наледь на лужах весной, уж появляется тонкая пленка…

Но многое из этого, откладываясь в памяти, со временем вспоминается с такой же грустной улыбкой, как и светлые детские радости. А чтобы мальчишка чувствовал себя счастливым, нужна самая малость. Сумеешь прокатиться на задке розвальней проезжего дяди — пусть даже смахнут тебя потом в снег, — ты уже на седьмом небе. Или катание с горы…

III

В зимний день истинное веселье для ребят начинается, пожалуй, когда гаснут последние отблески вечерней зари. Занесенные снегом берега речки, склоны Кабакта́у — все вокруг окутывается необычайно мягкой красноватой мглой. Теперь ни выбоин, ни бугров на горе, где мы катаемся, не разглядеть. В деревне давно зажглись огни.

Поздно. Пора расходиться. Уж не позвякивают ведрами девушки у родника. Стих и посвист парня, что последним поил лошадь на конском водопое. Остались одни мы, мальчишки. Да и то лишь те, которые так в игре задурились, что им уже все нипочем.

Давно отвалилась спинка у санок. Валенки и варежки заледенели. Штаны насквозь мокрые, хоть отжимай. Ведь знаешь, что дома тебя ждет таска, но уйти не можешь. Не можешь, и всё!

Сопя, еле переступая усталыми ногами, тащим санки в гору.

— Еще разок скатимся!..

Однако «разок» этот повторяется и два, и три, и пять раз…

Забираешься на самый верх Кабактау, садишься на санки и, оттолкнувшись ногой, катишься вниз. Чем ниже, тем быстрее. В ушах свистит ветер, в лицо бьет жгучий холод. Санки летят, и хочется, чтобы этот стремительный полет продолжался бесконечно. Вот ты обогнал одного мальца, оставил позади другого. Переполненный радостью, торжеством и уверенностью, что обойдешь и третьего, ты вскрикиваешь вдруг:

— Хэ-эй-йт! Сторонись!

Но главное, отчего всегда захватывает дух, все еще впереди. Катишься, вздымая снежную пыль, катишься и внезапно отрываешься от горы и в самом деле летишь! Ветер врывается в рукава, в ворот, вздувает полы бешмета. Сердце замирает, ты зажмуриваешь глаза. А когда открываешь их, уже барахтаешься глубоко в снегу, завалившем скованную льдом речку.

Вслед за тобой с ликующими возгласами, с визгом сыплются твои товарищи. Один, сорвавшись, ныряет в снег прямо головой, другой вместе с санками валится на кого-то. Но кто бы и куда бы ни упал, нет между ними обид и ссор. Где там обижаться, дуться! Все пыхтят, хохочут. Кто вытягивает валенки из сугроба, кто — санки, отряхиваются, сбивают с ушанок снег. Еще не отдышавшись, захлебываясь и перебивая друг друга, начинаем похваляться:

— Видал, докуда мои санки долетели?

Уж на что молчун мой сосед Хакимджан, в иное время из него слова не выдавишь, а тут даже он не утерпит.

— Хи-и-и, что твои санки! — бахвалится Хакимджан. — Вот я летел так летел!