Роден - [51]

Роден знал, о чем говорил. Он никогда не хотел заниматься имитацией. Он всегда обращался исключительно к природе. Для него это был непреложный закон, из которого вытекало всё остальное.

Во времена Родена людей, интересующихся памятниками старины, было значительно меньше, чем сейчас. Он часто замечал, входя в собор, что был его единственным посетителем. Архитектура прошлого составляла сферу интересов археологов: они устанавливали происхождение памятников, уточняли даты… Но они не привносили в это дело ни малейшей страсти и поэтического вдохновения, которыми пылал Роден. Их едва ли заботили приход этих зданий в упадок или их переделка, осуществляемая реставраторами.

Роден протестовал против замены оригиналов копиями, которые, по его словам, были не более ценны, чем копии старинной мебели, производимые в Фобур-Сент-Антуане.120 «Настоящее искусство не реставрирует творения прошлого, оно их продолжает». Но это был «глас вопиющего в пустыне». Он не был услышан. Только намного позже после длительных споров, наконец, было решено отказаться от фальсификации архитектуры и скульптуры, но это произошло совсем недавно. Таким образом, в очередной раз Роден опередил свое время.

Хотя Роден не получил должного образования, он с молодых лет проявлял большой интерес к литературе, жадно поглощая одну книгу за другой… Чем старше он становился, тем большую потребность испытывал в изложении «мыслей», рождающихся в его голове. Он записывал на клочках бумаги обрывки фраз или диктовал их секретарю. В последние годы жизни он решил опубликовать в солидном издательстве сборник под названием «Мысли об искусстве». Но его память слабела, а сознание порой становилось слишком спутанным, чтобы завершить этот проект.

Одним из его секретарей был поэт Шарль Морис.121 Странный выбор. Морис был другом Вилье де Лиль-Адана, Малларме и Верлена.122 Он был тесно связан с символистами и сам являлся теоретиком символизма. В частности, он заявлял, что символизм должен иметь свой язык, «который не имеет ничего общего с обычным языком улицы и газет». Едва ли он подходил для того, чтобы подготовить к печати беспорядочные заметки своего патрона.

Шарль Морис, как и большинство тех, кто близко знал Родена, беспредельно восхищался им. Роден поручил ему подготовить к печати «Соборы». Книга переделывалась много раз. Морис стремился придать ей литературную форму. Но Роден, постоянно неудовлетворенный, всё время добавлял фрагменты, лишь повторявшие уже сказанное, и был недоволен, когда секретарь удалял пассажи, которые сам он считал наиболее удачными. После того как рукопись была, с одной стороны, сокращена, а с другой — несколько украшена словами Мориса, Роден заявил, что не узнаёт собственные мысли.

На самом деле Родену нужно было немного слов, даже не совсем точно подобранных, чтобы передать свои впечатления и продемонстрировать свою прозорливость. Но его записки со множеством синтаксических ошибок, проникнутые некоторой наивностью, вызывающей улыбку, конечно, не могли быть представлены в виде книги без предварительной редакционной правки.

Тогда Роден решил, что будет вполне естественным пригласить в качестве «литературных негров» академиков или будущих академиков. И он обратился с просьбой поработать над его рукописью к двум своим друзьям, писателям Габриелю Аното и Луи Жилле.123 В действительности всю работу выполнил Жилле. Он дружил с Роденом, каждую неделю приходил к нему в отель Бирон, и они отправлялись обедать в один из ресторанов на улице Гренель. Едва ли кто смог бы отредактировать записки Родена лучше, чем этот искусствовед, тонкий интерпретатор средневековой архитектуры. Он очень ценил спонтанную свежесть идей Родена. Поэтому он старался избегать внесения собственных мыслей, чтобы сохранить неповторимый аромат заметок скульптора.

В то время Луи Жилле жил в аббатстве Шали и был его хранителем. Роден провел там несколько дней. 31 декабря 1912 года Жилле написал своему другу Ромену Роллану: «В настоящее время я — секретарь Родена. Я редактирую его рукопись, полную восхитительных вещей. Это всего лишь заметки, наброски, но они подобны “цветистому ковру Фирдоуси”».124

БЕДНЫЙ МАЛЕНЬКИЙ ПОЛЕВОЙ ЦВЕТОК

Роден стал знаменитостью. Его посещали сливки общества. В 1901 году он был назначен председателем жюри салона Национального общества изящных искусств. Можно удивляться: откуда у него эта тяга к салонам, где выставлялось большое количество посредственностей, зачем ему было связывать с ними свое имя? Но Роден считал, что это необходимо. По мнению Ренуара, — а он говорил со знанием дела, — «в Париже с трудом найдется 15 человек, способных полюбить живопись без салона». А сколько было способных оценить произведения скульптора, чья репутация не была закреплена салонами?

Будучи наивным в других делах, Роден очень реалистично смотрел на свою творческую карьеру. Он всегда понимал, что салоны — как бы велики ни были их недостатки — единственное средство утвердиться на художественном Олимпе. Стоит ли демонстрировать к ним свое презрение, когда речь идет о том, чтобы добиться понимания непросвещенной публики? Импрессионисты, отказавшиеся выставляться в официальных салонах, сожгли мосты, которые могли бы связать их с остальным миром искусства.