Робким мечтам здесь не место - [8]

Я очень мало спал накануне поездки. Вместо этого я провел большую часть раннего утра, размышляя над тем, что он может мне сказать и как я смогу ответить. Я пытался представить, какие вопросы он задаст, и продумать свои ответы, тихо нашептывая их, уставившись в потолок. Я надеялся, что смогу произвести на него впечатление, если продемонстрирую свое видение проблем, приверженность делу, и, возможно, он вспомнит меня позже – возможно, я смогу выделиться. Кто знал, к чему это приведет?

Я уже был на заднем сиденье, когда Бен-Гурион сел в машину рядом со мной. Волосы его оказались даже белее, чем на фотографиях, они почти светились на загорелой коже, в основном вокруг лысины. Он был в пальто, довольно хмурый, мне показалось, что это скорее постоянное выражение лица, чем отношение к моей компании, по крайней мере, так я надеялся.

Когда мы тронулись, он взглянул на меня и слегка кивнул, словно подтверждая, что заметил мое присутствие. Но прежде чем я смог представиться, он уже отвернулся. Он прислонился головой к стеклу, закрыл глаза, и через несколько минут стало ясно, что он спит. Я был несказанно разочарован.

Он спал почти всю дорогу, но, когда мы приблизились к Хайфе, езда по грунтовой дороге, должно быть, разбудила его. Краем глаза я видел, как он просыпается, протирает глаза и садится прямее. Казалось, у меня все же есть шанс. Затем, без предупреждения, он повернулся и крикнул мне: «Знаешь, Троцкий не был вождем!»

Я не знал, что думать и говорить. Я не понимал, откуда взялась эта тема и почему он решил, что мне интересно говорить про Троцкого, и вообще – что он имел в виду. Но как же не проявить любопытство?

– Почему вы так говорите? – спросил я.

В 1918 г., после русской революции, Лев Троцкий[18] стал первым министром иностранных дел Советского Союза[19]. Он возглавил советскую делегацию на мирных переговорах, чтобы вывести страну из Первой мировой войны. Будучи нетерпимым к позиции Германии, требующей все больше и больше территориальных уступок, Троцкий решил полностью прекратить переговоры. В одностороннем порядке он объявил о прекращении военных действий без подписания соглашения с немцами. Троцкий назвал это положение «ни войны, ни мира».

– Ни войны, ни мира? – выкрикнул Бен-Гурион, покраснев от гнева. – Что это такое? Это не стратегия. Это какая-то фикция. Либо мир, и заплати за него цену, либо война, и тогда рискуй, выбора нет.

Я снова не был уверен, как отвечать, но на этот раз моя реакция уже не имела значения. Прежде чем я сумел сформулировать осторожный ответ, Бен-Гурион закрыл глаза и погрузился в дремоту. Больше он не сказал ни слова.

* * *

После обучения в Бен-Шемене, в 1941 г., нашу группу отправили в кибуц Гева в Изреельской долине для дальнейшей подготовки.

В Бен-Шемене мы приобрели навыки, необходимые для обработки земли. В Геве мы должны были узнать, что нужно для успеха кибуца. У меня было две работы. Сначала я работал на пшеничных полях. Только закончив там – обычно после захода солнца, – я мог перейти к своей следующей работе в качестве координатора движения «Ха-Ноар ха-овед» в долинах Иордана и Изрееля. Мне выдали громоздкий мотоцикл Triumph, чтобы я мог встречаться с участниками движения из других поселений. Мы проводили встречи и дебаты, семинары и публичные дискуссии, а то, что оставалось от часов бодрствования, посвящали попыткам убедить других в правоте своих взглядов.

В центре дискуссий лежала проблема территории. В 1917 г. британское правительство, контролировавшее большую часть Ближнего Востока, опубликовало Декларацию Бальфура[20], в которой одобрило «вопрос о создании… национального очага для еврейского народа» на земле Израиля. Но многие боялись, что наше будущее государство будет ограничено клочком земли, слишком маленьким и не способным прокормить еврейский народ. Существовало мнение, что мы должны быть бескомпромиссными, призывая вернуться к нашим древним границам, даже если такое требование никогда не будет выполнено. Я был не согласен с такой позицией. Как и Бен-Гурион, я полагал, что доминирующим моральным соображением было выживание нации, а не размер государства, в пределах которого она разместится. И я – как и он – боялся, что самая большая опасность состоит в том, чтобы провалить саму попытку создать государство.

Дебаты разгорались от кибуца к кибуцу. Тем временем мои друзья взялись за миссию, к которой нас готовили: в сорока километрах к северу от Гевы, на вершине горы Пория[21], мы должны были стать основателями кибуца Алюмот[22].

Я был потрясен. Всюду открывались невероятные виды. У подножия Пории лежало во всей красе сверкающее Галилейское море[23], его берега простирались далеко за горизонт. На западе виднелись великолепные горы, расцвеченные длинными пурпурными мазками. Недавно были высажены ряды молодых саженцев, которые со временем вырастут в оливковые и финиковые рощи. Справа можно было разглядеть бледно-серебряную полосу Иордана, проложившего путь по долине. На севере высилась гора Хермон[24], и казалось, она смотрит прямо на меня. Внезапно я почувствовал, что нахожусь в центре мира. Так долго я воображал эту жизнь, и теперь вот она – передо мной, как самый блестящий аргумент в пользу мечты.