Ритка - [16]

Это ему, наверное, завполиклиникой рассказала. Значит, дошла она, Серафима Дмитриевна, путевку в санаторий предлагают! Сами. Конечно, после того, как она так опростоволосилась… Ничего она не горит, эта путевка. Милейший Григорий Васильевич небось все пороги обил, пока ее выходил. А поехать она не сможет. Не может она оставить Андрея.

— Ну, вот что, — в голосе главврача зазвучала уже официальная строгость. — Не будем вступать в дискуссию. Вы поедете, поскольку это необходимо. У вас не семеро по лавкам, насколько мне известно… Сын?.. Знаю, я его видел. Жених уже, за ним невесты присмотрят. — И добавил уже устало:

— Поезжай, Серафима Дмитриевна, что ты в самом деле! Свалишься — кому будешь нужна?

Стало неловко, сказала:

— Я подумаю. И позвоню. Завтра. Спасибо вам…

И торопливо положила трубку. К горлу вдруг почему-то подступил комок.

Путевка с двадцать первого. Значит, уже дня через три нужно выезжать… Что это? Скрежет какой-то у двери. Ах, да, Андрей! У него свой ключ.

Машинально взглянула на часы. Без четверти двенадцать.

Сын сказал не без раздражения, проходя в ванную помыть руки:

— Ты опять не спишь? Сколько раз я уже говорил: не дожидайся меня! Ложись и спи.

— Ты мне говорил!.. А я разве не знаю сама, когда мне ложиться? Мне вот нужно просмотреть эти журналы.

Он вытер руки и вошел в кухню.

— Конечно, это твое дело. Только какая-то ты стала в последнее время… общипанная. Потому, что мало спишь. Что поесть?

Сын уплетал одну котлету за другой, здесь же, возле разложенных ею журналов. Серафима Дмитриевна всегда радовалась его аппетиту, а тут вдруг охватило чувство брезгливости: сколько же можно есть? К картошке Андрей не притронулся, ему нравится мясо. Хищник… Всего лишь восемнадцатый, а налицо уже все признаки избыточного питания.

Сын, видимо, уловил ее душевное состояние, сочувственно показал вилкой на журналы:

— И все это надо прочитать? Ничего-о-о себе!

— Представь себе, мне интересно. Читала бы и больше, нет времени… А ты вот, я смотрю, и за учебники не берешься.

— А!.. — Андрей переставил сковороду на плиту и принялся наливать себе чаю, — У нас там такие порядочки… Можно вообще ничего не делать.

И тут Серафима Дмитриевна почувствовала, что всю ее затрясло. Вероятно, сказалось пережитое за день. Поднялась, туго натянула на плечах платок за концы.

— Порядки! При чем тут порядки! Ты для кого учишься? Ты…

— Спокойно, мать, — он даже не оставил своего дела, продолжал сыпать в чай ложку за ложкой сахар. Четыре ложки на чашку! Это же просто обжорство! — Ты за меня можешь не волноваться. Аттестат у меня будет.

— Аттестат, может, и будет. А знания.

Он встал коленом на стул и принялся намазывать абрикосовым джемом ломоть батона, усмехнулся:

— Знания? Что дают тебе твои знания?.. А сколько ты вкалываешь? И сколько училась? Шестнадцать лет плюс два года ординатуры. И сейчас еще корпишь, — он показал кивком на ее журналы. — А я вот и двух месяцев не учился и по сто пятьдесят рэ заколачиваю.

Серафима Дмитриевна сложила журналы, пытаясь унять дрожь в пальцах, и ушла к себе. Положила журналы на столик у изголовья кровати, опустилась на постель.

Когда она уходила из кухни, Андрей наливал себе вторую чашку чая. А теперь мажет янтарно-медовым джемом новый ломоть батона. Разговор нисколько не отразился на его аппетите.

Когда он стал таким?

Сто пятьдесят рэ. А кормит и одевает его по-прежнему она. На свою первую зарплату он купил электрогитару, красно-черное чудовище, изготовленное каким-то кустарем. Она сказала себе тогда: пусть! Лишь бы не потянулся к бутылке. Играть на гитаре Андрей так и не научился. Не хватило терпения овладеть хотя бы элементарными навыками игры. И не только терпения — настойчивости, трудолюбия.

Потом он купил транзистор. Разумеется, своих денег ему не хватило. Ей пришлось отказать себе в новом костюме. Перешила из старого пальто.

Когда он задумал покупать «маг» — дорогой магнитофон, она нашла в себе силы сказать ему:

— Покупай в кредит и расплачивайся сам. У меня денег на такие вещи нет.

Теперь у него каждый месяц высчитывают из зарплаты. Магнитофон пока еще Андрею не надоел. И то сказать, чтобы пользоваться такой вещью, не надо ни ума, ни усилий. И музыка-то у него записана какая-то странная. Мягко говоря. Во всяком случае, она, Серафима Дмитриевна, не может такую слушать. Тотчас закрывает дверь в комнату сына.

И на карманные расходы Андрею в последнее время требуется все больше денег. У него появилась девушка? Или… — при мысли об этом у Серафимы Дмитриевны пробегал по спине озноб: он начал выпивать?

По утрам, заходя в комнату к сыну разбудить его на работу, она чувствовала иногда: вроде бы пахнет спиртным. Но пьяным Андрея пока еще не видела. Она не знает, что с нею будет тогда…

Теперь, сидя на постели, Серафима Дмитриевна подумала вдруг:

«Надо было выйти замуж. Общество мужчины, если это даже и не родной отец, значит для мальчишки много. А может, он и привязался бы к Андрею? И Андрей к нему? Тогда он, может быть, и не вырос бы таким… Да что уж теперь об этом толковать. Теперь этого уже не исправить. Думать надо о том, что сказал главврач. Решить: ехать или не ехать в санаторий?»