Ритка - [17]

Она так ничего и не решила. Сын уже давно погасил свет в кухне и затих в своей комнате. Спит или читает «Всадника без головы».

Она тоже разделась и легла в холодную постель. Не позволила себе больше читать, лежала и думала. Потом протянула руку и включила настольную лампу взглянуть на часы. Был на исходе уже третий. И из-за стен и с улицы от окна за плотной шторой не доносилось ни звука.

Серафима Дмитриевна подумала и достала из стола коробочку со снотворным. Термос с чаем она в последнее время стала ставить себе у кровати заранее, с вечера. Налила в металлический колпачок, положила на язык едкую таблетку. Впереди предстоял большой рабочий день и нужно было уснуть хотя бы часа четыре…

Вспомнила, что собиралась еще позвонить в больницу, в то отделение, куда положили экскаваторщика с пневмонией. Как он там? Теперь ему сделали уже все, что положено. Он, конечно, поправится, и все же… То она не поставила ему диагноз, теперь вот забыла позвонить в больницу… Нет, врачу нельзя слишком уж погружаться в свои личные заботы. Нс имеет он на это права!

6

Серафима Дмитриевна не догадывалась, что сын на этот раз тоже заснул не сразу. Хотя обычно засыпал, едва голова касалась подушки. Лежал, заложив руки за голову, и следил взглядом за бликами автомобильных фар на потолке. Городская ночь уже давно утратила свою темноту. Сквозь тюль на окне пробивался сумеречный свет, и в комнате все можно было рассмотреть.

Не то чтобы его расстроили упреки матери. Он к ним давно привык. Да и что мать?! Неудачница, живущая только работой. Ее, правда, уважают пациенты, и все… Орден Трудового Знамени дали… Ну и что из этого? День и ночь мать проводит в вонючих больничных палатах, ее и дома одолевают больные, звонят, приходят… А у самой нет даже приличного пальто. Все поголовно ходят в собольих шапках, она до сих пор носит белую пуховую косынку. И мужчину себе завести не может. Даром, что красивая. Одеть бы ее по моде да причесать — другой девчонке бы еще не уступила.

Да что мать! У нее своя жизнь, а у него, Андрея, своя. Мать все талдычит про школу. Учеба никуда от него не уйдет. Он, конечно же, не собирается торчать в цехе с напильником всю жизнь. Вот обзаведется аттестатом зрелости, тогда и… учеба дело серьезное, придется попыхтеть. А пока есть возможность немного повалять ваньку…

Мать не знает, он еще в конце августа познакомился с Томкой. Тогда-то он и запустил учебу окончательно. Не мог думать ни о чем, только и ждал, когда останутся одни. А это случалось не так уж редко. Уйдет Томкина мать на работу — весь дом в их распоряжении. Томкина мать после обеда их караулит, нет-нет да забежит с работы, а Томка утром с уроков.

А в последнее время он что-то разочаровался в Томке. И то сказать, одно достоинство — сговорчива. А так — ни кожи ни рожи. То ли дело эта девочка, Рита… Тоненькая, как лозиночка, а глаза… Только у артисток в кино бывают такие глаза. И строгая. Про таких говорят: редкий камешек. Вокруг такой походишь. Тут уж хочешь не хочешь, а будешь джентльменом.

А тут еще зима, с каждым днем все холоднее. И развернуться негде. Матери дома хоть и не бывает, а к себе не приведешь, соседи сразу доложат. Да и вообще, никогда не знаешь, когда мать появится. То ее сутки целые нет, то днем забежит два-три раза. Благо до больницы рукой подать. Раньше она прибегала проверить, поел ли он и делает ли уроки. А теперь чего ходит? Правда, иногда он идет во вторую смену, так она все боится, чтобы он не проспал. Будто будильника нет. Или обед подогреть… Короче, домой нельзя, это уж железно.

У Томки? Она сразу догадается. У нее на такое нюх. Томка никогда не упустит, если он на кого стрельнет глазами. Она и так уже дуется. Повисла камнем на шее. Не жена ведь…

И вообще, надоело! То нельзя, это невозможно… Обзавестись бы собственной берлогой, чувствовать себя свободно: прийти и уйти когда вздумается и с кем вздумается, провести время так, как хочется. А то… Что в самом деле! Недавно они с Валеркой дулись в карты, мать вошла и давай выговаривать: «Это вульгарно. Неужели нельзя заняться чем-нибудь поумнее?»

Он тогда обозлился так, что у Валерки округлились глаза, тут же засобирался домой. Вышли вместе, причем он, Андрей, так хлопнул дверью, что посыпалась штукатурка. Тут, дорогой, он и поделился с Валеркой своими мыслями:

— Будто я дошколенок. Следит за каждым шагом. Найти бы какую-нибудь комнатенку…

Валерка сплюнул на тротуар под ноги женщине в нарядной шубке:

— Это можно. Поискать только… Да вот! Ты знаешь Витьку Зубова? Он же квартиру получил. Дали, ага. Пацаненок же у них народился, ну и дали. А жил он на частной… Знаешь, где на Лысой горе почта? Так вот, за почтой. Конечно, у черта на куличках, зато уж совсем тебе отдельно. Не флигель, а пристройка. Дорого? А где ты дешевле найдешь?

Они так загорелись этой идеей, что тут же зашли к Зубову. Витьки дома не оказалось, зато его жена подробно растолковала им, как найти их бывшую квартиру, добавила:

— Вы, если вы хотите ее занять, поторапливайтесь. Нас уже спрашивали.

Они отправились по указанному адресу тотчас же, хотя было уж поздновато. Долго плутали между заборов, улицы на Лысой горе не освещались, только возле бревенчатого домика почты горел на столбе одинокий фонарь.