В следующее мгновение Рип со всех ног кинулся бежать. Охрана убитого принялась стрелять наобум, и невинные прохожие, вернее, некоторые из них невинные, валились, как блохи с отравленной собаки. Наконец, Рип добрался до безопасного места, хотя по пути его пару раз потоптали, разок ударили по яйцам и царапали столько раз, что он лишился многих частей своей одежды и неменьшего количества собственной кожи. Это напомнило ему, как он однажды схватился с женой Брома Голландца. Но теперь он не испытал хоть какого-то удовольствия.
Он забежал в бар. Тяжело дыша, он стоял у окна и наблюдал за кутерьмой на улице. Затем, услышав небольшой громоподобный шум, он оглянулся. Его обдало холодом. Шум был слишком похож на тот, что раздавался, когда низкорослые стариканы играли в кегли, а он пил их голландский джин: такой превосходный на вкус и с таким непредсказуемым эффектом. Он увидел несколько мраморных игровых шаров, нечто новенькое для него, но оставил их без внимания. Перед ним предстали два старика-коротышки. Один из них был главнее: плотный пожилой джентльмен в шнурованном камзоле, на голове высокая шляпа, на ногах красные носки и высокие башмаки. Он заговорил с незнакомым акцентом:
— Довольно долго искали мы тебя во времени, Рип. Слишком большое количество эликсира вызывает не только временную стабилизацию организма в потоке времени. А теперь — пойдём.
— Нет, нет! — громко вскричал Рип, надеясь, что завсегдатаи бара придут к нему на помощь. — Пожалуйста! Сейчас не золотой век, но…
Нью-Йорк не был уже тем прежним городом, когда существовала взаимовыручка. Теперь никто не захотел вмешиваться. В то время как одни посетители бара отвернулись, а другие просто глазели, второй коротышка что-то вонзил в руку Рипа. Потеря сознания обрушилась лавиной.
Как и было написано в книге, проснулся он в 1792 году на том месте, где уснул. Чувствовал он себя в десять раз хуже, чем при всех его прежних похмельях, вместе взятых. Это не из-за совершённых им совокуплений. Нельзя пролежать двадцать лет без движения и не почувствовать сильной боли в спине. К счастью, эликсир каким-то образом не дал ему замёрзнуть насмерть и предохранил от пролежней.
Ковыляя к деревне и оплакивая потерянный ****ский рай, он размышлял о коротышках. В отличие от Вашингтона Ирвинга Рип не думал, что это были души Генри Хадсона и его экипажа. Это были жители внешнего космоса, может быть, пришельцы из НЛО, о котором толковала та парочка. Или путешественники во времени из далёкого будущего.
Когда Рип добрался до деревни, он уже знал, что делать. Разве для него уже не был написан план действий тем писакой Ирвингом через сорок семь лет с этого дня? Но жизнь оказывается не так уж и трудна. Теперь он считается стариком пятидесяти пяти лет, и никто не станет требовать, чтобы он зарабатывал себе на жизнь. Если подумать, ведь никто, кроме умершей жены, этого и не требовал. Муж дочери, умный парень, не отказывался помогать ему, а теперь тем более, когда Рип стал живой легендой.
Он часто сидел перед гостиницей Дулитла «Юнион Отель», которая раньше была таверной ван Веддера, и рассказывал свою историю по версии Ирвинга, получая за это столько бесплатных выпивок, что едва справлялся с ними.
Иногда, далеко за полдень, нагрузившись больше, чем корабль с контрабандным ромом, он закрывал глаза и впадал в дрёму или притворялся, что спит. Зеваки и туристы вокруг него могли видеть, как лицо его иногда искажалось от испуга. Они догадывались, что ему снятся кошмары, и были совершенно правы. Он думал об ужасах 20-го века, о том, что вызывало кошмары и у самих жителях того времени.
А иногда он улыбался во сне, бёдра его двигались, а борода приподнималась там, где она прикрывала ширинку. Посмеиваясь, фыркая, толкая друг друга локтями под рёбра, зеваки угадывали, что закалённый старина Рип видит эротический сон. Они не ошибались, но и не ведали, насколько пурпурен был этот сон.
© Copyright: Анатолий Тачков, 2012
