Рио-де-Жанейро: карнавал в огне - [12]

Говоря «кариока», мы имеем в виду тех, кто родился в этом городе, «cariocas da gema» («кариок до глубины души», буквально — «до желтка яйца»), а также всех, кто родился в любой другой точке мира, но живет здесь и ассоциирует себя с «jeito» (не поддающимся описанию духом города), стал частью города и придает ему еще большую самобытность. Кошка, родившись в печи, не станет от этого пирогом, как гласит наша пословица, а потому настоящие кариоки рождаются в Баие, Амазонии, Берлине, Копенгагене и Тунисе. Под «jeito» мы подразумеваем граничащее с мазохизмом нежелание принимать себя всерьез, сочетание скуки и насмешливости, которое нас охватывает перед лицом любой власти, и не в последнюю очередь — «joie de vivre», как французы называют жизнелюбие, игнорирующее любые разумные доводы. Кариока ни за что не смог бы стать швейцарцем, но швейцарец вполне сумел бы стать кариокой, если дать Рио время соблазнить его и, в хорошем смысле этого слова, развратить.

Рио виртуозно умеет совращать людей. Французы, португальцы, англичане, итальянцы, испанцы, немцы и даже скандинавы, не говоря уже об арабах и евреях самого разного происхождения, все прибывали сюда в разное время и пускали здесь корни — иностранные фамилии существуют здесь веками, в этом Рио соперничает с Манхеттеном. Очень быстро эти иммигранты распрощались со своей европейской чопорностью и усвоили спокойную, типично кариокскую беззаботность, и потому нам ниспослано свыше то, что считается здесь достижением, — утрата национальности. В Рио французы перестают быть французами и становятся кариоками (Дюгэ-Труэн стал бы кариокой, если бы не приехал по делу). Итальяцы Рио никогда и не были итальянцами: едва ступив с корабля на землю, они тут же начинали чувствовать себя кариоками. Излишне упоминать, что то же самое относится и к португальцам: они превратились в настоящих кариок, как только удалось преодолеть естественную вражду между колонизаторами и исконными жителями (а мулатки внесли в это немалый вклад, смягчив не одного сурового португальца). Даже Рональдо Биггс, печально известный английский гангстер, был «совращен»: за двадцать восемь лет, прожитых здесь, он стал известным и всеми любимым персонажем в Санта-Терезе. Он женился на мулатке, стал фанатом «Фламенгу» и научился не только идеально говорить по-португальски, но и виртуозно использовать сленг кариок; его телеинтервью — это просто песня.

Рио — это синтез, а не агломерация. Так было в девятнадцатом и двадцатом веках, так обстоят дела и сейчас. Дети любых иммигрантов рождаются настоящими кариоками, с первого вздоха в совершенстве осваивают пляж, болтовню на углу улицы и искусство выпить разливного пива с какой-нибудь закуской в местном баре. Поколения сменяют друг друга, и память об иноземных предках вытесняют образы родителей, бабушек и дедушек, все до одного — кариоки. Так случается даже с евреями, именно среди них и по сей день встречаются самые лучшие знатоки истории города.

В старом центре города есть район, который называется Саара (Сахара), но он не имеет никакого отношения к верблюдам, оазисам с пальмами и кривым саблям — это аббревиатура названия коммерческой организации SAARA (Общество друзей района руа да Альфандега). Он представляет собой лабиринт из одиннадцати улиц, где расположены около полутора тысяч фирм — ресторанов, магазинов одежды и тканей, пряностей, ювелирных лавок и базаров, полных разных безделушек. Это одно из немногих мест в Рио, о котором можно сказать, что здесь заметны определенные этнические группы, в данном случае арабские и еврейские лавочники. Так здесь повелось издавна, а общество было основано только в 1962 году, через четырнадцать лет после образования государства Израиль. То есть пока на Ближнем Востоке шло болезненное разделение Палестины, с хорошо известными всем нам последствиями, собратья-кариоки объявили себя друзьями и объединились, чтобы удобнее было вести торговлю. Прошли десятилетия, и там, недалеко от настоящей Сахары, люди все еще бросают друг в друга гранаты и подрывают машины. В здешней «Сахаре» арабы и евреи обмениваются шутками на порогах магазинов, вместе едят киббес и самосас в обед, а во время карнавала или Кубка мира с еще большей готовностью собираются вместе, чтобы продавать перья и блестки для костюмов или майки бразильской команды. И по правде говоря, неверно называть их арабами и евреями. Все они кариоки, и точно такими же скоро станут корейцы, которые недавно стали конкурировать с ними в торговле в этом районе.

Это — феномен Рио (я не знаю, так ли это в остальной Бразилии). На юге страны многие люди немецкого, польского или итальянского происхождения живут в строго ограниченных колониях, относясь с пренебрежением к членам других колоний, даже если прожили бок о бок уже три-четыре поколения. Но Рио исторически привык привечать людей, прибывших отовсюду, и вдохновлять их вливаться в эту удивительную смесь. Будь Шекспир кариокой, он никогда не написал бы «Ромео и Джульетту», даже если бы речь шла о дочери фаната «Фламенгу» и сыне фаната «Васко».

У многих кариок, чьи имена известны за пределами Бразилии, есть по крайней мере один дед-европеец. Но кого волнуют дедушки? Разве что бабушек, да и то не очень. Предки композитора и дирижера Эйтора Вилла-Лобоса были испанцами. У композитора Тома Жобина, известного множеством песен и сочинений в стиле босса-нова, были голландские и французские предки, а у архитектора-модерниста Оскара Нимейера — немецкие. Отец знаменитого Жоао Авеланжа, блиставшего в ФИФА на протяжении двадцати четырех лет, был бельгийцем (и избежал смерти на «Титанике» только потому, что опоздал на пароход из Саутгемптона). Но никому не превзойти суперкариоку Кармен Миранду, чье имя стало синонимом Бразилии в американских фильмах времен Второй мировой войны и которая, как всем известно, по рождению португалка. И можно найти еще множество примеров. Может быть, таланты и были предопределены генами, но стиль жизни, который в конце концов оказал большое влияние на творческие способности этих людей, был типичным для Рио.