Существовавшим прежде сотворенья мира.
В минуту расставанья
помни о вершине Мориа
она пребудет в ожиданьи дня.
Кастель-Гандольфо
14 сентября 2002 года
Мориар (др. евр.)— Страх Господень, служение Господу (2 Пар 3, 1).
«Трех видел, Единому поклонился» (лат.) (Быт 18, 1-14) — «Тема несравненной Иконы Андрея Рублева — высочайшей вершины русского искусства» (Иоанн Павел II. Слово на завершение реставрации Сикстинской капеллы, 8 апреля 1994).
Рим 4, 18 — 25.
Мф 13,35
Быт 22, 12.
По прошествии лет перерыва в поэтическом творчестве, Иоанн Павел II обратился к миру языком поэзии, написав «Римский триптих». Само название определяет тему и указывает на место возникновения стихов — иное, чем у прошлых стихов Кароля Войтылы.
Произведение состоит из трех частей, связанных друг с другом единством внутреннего замысла. Открывают «Римский триптих» стихи о «Горном ручье». Это своего рода краткое лирическим вступлением, побуждающим читателя задуматься над тайной рождения и смерти природы, мира и человека:
«Лес сбегает с горных склонов
в ритме горного ручья,
бег воды, кристальный говор
знак присутствия Тебя
Слова, корня всех начал».
Так, поэт возвращается к лейтмотиву своего творчества, навеянному атмосферой горных пейзажей где-нибудь в Татрах или в Бескидах. Нам неизвестно, что подвигло Святого Отца к размышлению о Боге в тиши горных вершин и обратило слух его к таинственному говору горного ручья. Как знать, было ли это в Альпах или во время паломничества в польские горы?
Окрашенная элегическими красками увертюра «Горного ручья» вводит читателя в пространство большой поэзии. На этот раз не природа, а великая живопись Микеланджело и ее сокровенная реальность оказываются в центре размышлений Иоанна Павла II: «Переступить готов порог Сикстинский», — подготавливает он читателя.. Войдя в Сикстинскую капеллу, он предельно откровенен в своих чувствах: «Скрывать не станем изумленья». Это «изумление» перед лицом главных вопросов — Тайны сотворения мира и человека, их будущности. Речь идет о «Начале», вызванном из небытия Создателем, и о завершении Бытия:
«День Страшного Суда
смерть суждена лишь раз, все разрешит Судья».
Размышления Иоанна Павла II, затаившего дыхание на пороге Сикстинской капеллы, способны напитать ум и сердце читателя, напоминая о том восхищении, которое неизменно вызывают у Папы фрески Микеланджело. Сикстинская капелла сыграла в его жизни исключительно важную роль. Так, в заключение поэтического размышления он вспоминает год двух конклавов: в сентябре 1987 года коллегия кардиналов, собравшаяся в Сикстине, избрала Папой Иоанна Павла II. «Все повториться вновь, когда пробьет мой час» — с волнением читаем мы слова, завещанные нам на исходе 2002 года.
Вникая в эту часть размышлений, следует принять во внимание, что фрески Сикстинской капеллы были отреставрированы в 90-е годы. Открытие главной стены Сикстинской капеллы состоялось 8 апреля 1994 года. Папа выступил тогда с приветственным словом, поэтическим выражением и углублением которого и является «Римский триптих». В выступлении, посвященном фрескам Микеланджело, Иоанн Павел II сказал, что художественное видение великого живописца, запечатленное на сводах капеллы, открывает беспредельные горизонты христианской теологии, сосредоточенно размышляющей об «Альфе» и «Омеге» Начале мироздания и Страшном Суде, Таинстве и истории Творения и, самое главное, — о Христе, Искуплении и Судии мира сего.
Заключительная третья часть «Римского триптиха», озаглавленная «Вершина Мориа», повествует об Аврааме, приносящем в жертву сына. Так предвосхищена грядущая Жертва Сына, свершенная Богом Отцом, изливающая на «Триптих» свет Искупления.
Марек Скварницки
Краков, декабрь 2002 г.
