Римские вакации - [36]

Кашевар взглянул на нас, удивлённо хмыкнул, и высказался:

— Ничего себе! Варвары!… А вы, варвары, небось, мясо-то сырым жрёте?

— Мы трепачей сырыми жрём! — свирепо процедил Серёга и добавил: — Давай, крути педали, пока не дали!

Дядька захотел было продолжить дискуссию, но, увидев увесистый Бобин кулак, решил не усугублять. Взамен он с кислой миною ещё разок потыкал мясо, потом стянул ляжку с вертела и, примостив ее на плоскую широкую каменную плиту, тут же лежавшую на земле, стал приноравливаться обкромсать длинным ножом.

— Эй, эй, чего творишь?! — заорал Раис. — Мы всё берём и в цельном виде!

Кашевар убрал нож, протянул руку и процедил:

— Десять сестерциев.

Боба отсчитал монеты. Дядька их принял и без единого слова удалился.

— Ну, налетай! — сглатывая шумно, пригласил Раис и выхватил топорик.

— А что ж без хлеба? — недовольно проворчал Лёлик, но, тем не менее, первым отхватил штыком изрядный кус и запихнул его в рот.

— А вон и хлеб идет! — весело проинформировал Боба и замахал приглашающе кому-то рукой.

Из толпы выскочил бойкий подросток. На шее у него висел объёмистый лоток, на котором горкой лежали круглые пшеничные лепешки.

— Почём? — коротко осведомился Джон.

— Один асс две штучки, — ответил паренёк, недоумённо нас разглядывая.

Мы взяли по лепешке и предались чревоугодию. Конечно же, особенно усердствовал Раис, ловко вырубавший из ляжки увесистые куски и с достойной удивления скоростью их заглатывавший.

Из толпы вынырнул пацан дошкольного возраста в немыслимо грязной тунике и бочком подрулил к нам. Хитрая чумазая его рожица ясно давала понять, что её хозяин со временем непременно предполагал заделаться продувной бестией. Пацан шагнул осторожно, остановился, шагнул ещё; затем, уверившись в нашей относительной безобидности, деловито спросил:

— Эй, варвары, понимаете, что ли, по-латински?

— Ну, понимаем, — важно ответил Серёга.

Тогда оголец жалобно сморщил нос и цыганским речитативом заканючил:

— Подайте бедному голодному сиротке на пропитание! Подайте, я вам говорю! — при этом он звонко хлопал себя по круглому как глобус животу, видневшемуся в изрядной прорехе.

Естественно, мы не могли остаться безучастными к голодавшему детству и оттого немедля соорудили из имевшегося провианта увесистый бутерброд.

Но малец неожиданно скорчил презрительную рожу, брезгливо отодвинул протянутый паёк и, независимо заложив руки за спину, высокомерно отвернулся.

— Ишь ты!… — изумлённо протянул Раис и от удивления перестал есть.

— И чего ж тебе надо? — спросил огольца Джон.

Тот насупился и напористо пробурчал:

— Чего, чего… Денежку давай!

— Ого! — развеселился Серёга. — Молодец! Узнаю себя в детстве, — затем пошарил в кармане и выудил пару монет. — На, пацан!

Малец принял в ладошки щедрый дар и шустрым козлёнком принялся скакать вокруг Серёги и даже вроде бы обнял его словно младший братик. Серёга от столь нежной благодарности растроганно заухмылялся; похлопал осторожно мальца по худеньким плечикам, а тот вдруг отскочил прытко с довольной физиономией и, блестя воровато глазёнками, шмыгнул в толпу.

— Подозрительный какой-то, — с сомнением покачал головой Раис, нехотя дожёвывая очередной кусок. — Я когда ребёнком был, никогда от угощения не отказывался.

— Ага… — с рассеянной улыбкой невпопад пробормотал Серёга, углубившийся в себя, где происходило неприкрытое смакование совершённого доброго поступка, не имевшего доселе аналогов в Серёгиной биографии.

— А я говорю: подозрительный!… Не жрёт ничего! — с навязчивой настойчивостью закричал Раис.

— Ну? — продолжая отрешённо улыбаться, сказал Серёга; но вдруг улыбка стала медленно сползать с его лица, он побледнел, похлопал себя по накладному карману и растерянно произнёс: — Мужики, а он у меня гранату свистнул!…

— Ну я же говорил! — всплеснул руками Раис в благородном негодовании.

— Однако… — пробормотал Джон и завертел головой, вглядываясь в толпу.

— Какую стянул? — осведомился Лёлик.

— РПГешку, — ответил нервно Серёга.

— Да вон он!… — Боба ткнул пальцем, первым обнаружив с высоты своего роста юного воришку.

В метрах двадцати от нас позади торгового ряда монументально располагался массивный котёл на трёх ногах, под которым горел костёр. Малец, примостившись рядом на корточках, как раз вкатывал в огонь нечто подозрительно яйцеобразное.

Мы остолбенели.

К мальцу сзади подкрался толстый мужик в замызганной тунике, схватил его за ухо и, разразившись руганью, наподдал сорванцу могучего пинка, отчего тот, пролетев пару метров, шлёпнулся плашмя, с рёвом вскочил и стремительно удрал.

Мужик беззаботно повернулся к огню задом и начал копаться в куче поленьев. Мы же, как лягушки на змею, продолжали оцепенело смотреть на костёр, чреватый взрывом.

— Ложись… — кто-то из коллег просипел сдавленно, и мы, будто выведенные из ступора, мешками повалились на землю.

И тут же тускло блеснула вспышка взрыва, и громко бухнуло; котёл с медным гулом взлетел в небо и страшно грохнулся оземь.

Народ, присутствовавший поблизости, заголосил, но, на удивление, не слишком и панически. На месте костра дымилась воронка; вокруг неё, вопя нещадно, носился кругами мужик, держась руками за окровавленные ягодицы. Более пострадавших не наблюдалось. Похоже было на то, что основной удар пришёлся на котёл.