Римские вакации - [181]

— А-на, такой сякой эдакий!… — захрипел невнятно уже Серёга.

Я, не чувствуя тела, встал, подошёл к двери, кряхтя и шаркая, и, с трудом совладав с засовом, открыл её; на пороге стоял адъютант в криво сидевшем доспехе и в шлеме, надетом набекрень. Глаза он имел осоловевшие и бессмысленные.

— Чего надо?! — рявкнул я странным со сна голосом.

Адъютант недоумённо поглядел на меня, словно не понимая, что он тут делает, потом всё-таки промямлил:

— Приказано собираться… Выступаем… — и неуверенно заспешил прочь.

— Эй! В чём дело? — окликнул я его, но он даже не обернулся.

— Что там? — проскрипел Джон.

— Тревога какая-то. Вроде, удочки мотаем… — предположил я, отходя к своей кушетке.

Снова застучали шаги, и за открытой дверью мелькнули спешившие преторианцы.

— Эх ты, жизнь моя служивая, жизнь моя злободневная!… — застенал Боба, дисциплинированно поднимаясь и начиная одеваться.

Коллеги зашевелились. Один Лёлик перевернулся на другой бок и накрылся с головой.

— Вставай, а то сейчас римлянцы уйдут — одни останемся, — потрепал лентяя по плечу Серёга.

— Ну и пусть уйдут… — буркнул Лёлик.

— Ну так и сокровища с собой увезут, — правильно спрогнозировал Раис.

Лёлик напрягся, осмысливая подобный вариант, затем вскочил и стал собираться как на пожар, не забывая подгонять остальных. Закончив сборы, мы покинули комнату и поспешили к выходу из дворца, где натолкнулись на Антония в окружении свиты, раздававшего команды; лицо его дёргалось, и выглядел он не лучшим образом.

— Начальник! Что случилось? — крикнул ему Серёга.

Антоний оглянулся и недовольно пояснил:

— Гонец из Рима. Срочно выступаем обратно…

Мы спустились на площадь. Там творился полный кавардак: кругом бегали легионеры, то строясь, то снова разбегаясь, рабы грузили на телеги всякую поклажу, проносились, горяча коней, всадники. Повсюду чадили факелы, хотя уже явственно засинело кругом ещё размытым предутренним светом.

Поглядев с отвращением на суету сует, мы присели покемарить у подножия лестницы. Но тут с треском и стуком подъехала целая кавалькада четырёхколёсных повозок.

Передняя повозка имела весьма нарядный вид. Её бока были раскрашены праздничными узорами, по краям торчали резные отполированные стойки, выполненные под дорические колонны, подпиравшие крышу из полированных дощечек. Между стойками висели белоснежные с золотыми узорами занавеси. Остальные повозки были попроще и напоминали фургоны. Они тоже были крытыми — с крышей и стенками, сплетёнными из лозы, отчего выглядели как корзины на колёсах. В стенках сделаны были оконца, прикрытые тканью.

Каждую повозку тянула четвёрка мулов крепкого вида. На имевшихся спереди облучках сидели рабы-возницы.

— Не для нас ли? — обрадовался Раис. — Сейчас поедем как люди!

Серёга оглянулся и воскликнул:

— Оба-на! Клеопатра!

Первым вскочил полюбопытствовать Джон. Мы потянулись за ним.

По лестнице в окружении преторианцев спускалась Клеопатра со своими девушками. Все они кутались в тёмные длинные плащи с капюшонами, отчего напоминали монахинь-заговорщиц. Тут же был и Мухомор. За ними бригада рабов тащила какие-то небольшие сундучки, корзинки и свёртки.

Процессия спустилась к повозкам. Рабы стали загружать в них принесённый багаж. Мы подошли поближе. Вид у Клеопатры был кислый и недовольный. Джон вылез вперёд и поздоровался с царицей тоном многозначительным и слегка игривым. Клеопатра скользнула по нему пустым взглядом и отвернулась. Лёлик выискал взглядом свою блондинку и стал корчить ей похабные рожи. Та панически затрепетала и принялась прятаться за прочими девушками.

Рабы закончили погрузку и ушли.

— Эй, царевна, а где братец твой? — вежливо спросил Боба.

Клеопатра, не удостоив его даже поворотом головы, полезла в нарядную повозку. Джон, поспешив изобразить галантную помощь, крепко обхватил царицу за бёдра, но при том не столько помогал, сколько тискал, так что Клеопатре для того, чтобы, наконец, залезть в экипаж, пришлось даже вырываться со сдавленными ругательствами.

Прислужницы царицы, подгоняемые Мухомором, стали торопливо распределяться по прочим повозкам. Закончив их рассаживать, старичок подлез к Бобе и словоохотливо проинформировал:

— Да помер Птолемей-то Дионис. Как есть помер.

— Это с чего? — удивился Боба.

— Ночью взял и помер, — вовсе не скорбно сообщил Мухомор. — Наверное, объелся чем-нибудь, — и полез в повозку к Клеопатре.

Ему Джон помогать не стал.

Боба нахмурился, погрустнел и сказал:

— Ну ничего себе!… Никак отравили мальца!

— Последнее это дело — пищу портить… — пробурчал Раис, с завистью глядя на повозки.

— А ты, Джон, с такой змеюкой вошкался! — укорил Лёлик.

— Ну так я бдительность не терял… — неуверенно пробормотал тот.

Я хотел было сказать, что это не он, а я был в зоне риска, но промолчал, с содроганием вспомнив про то, как доверчиво принял от Клеопатры незнакомое снадобье.

Появились конные преторианцы и в их сопровождении повозки поехали, держа путь с площади. Туда же уходили когорты одна за другой.

Мы вновь пристроились сбоку от лестницы, желая подремать, но почти тут же подбежал к нам адъютант и замахал кому-то руками, крича: "Здесь они, здесь!". Серёга попробовал ему наподдать сапожищем не вставая, но промахнулся. Два раба подвели лошадей, которых мы, разглядев, нашли незнакомыми; с руганью подбежали вояки, запрыгнули на них и ускакали. Коноводы удивились и ушли, переругиваясь между собой, но через некоторое время привели уже наших скакунов.