Римская сатира - [87]
Ни к шестистопному ямбу, ни к ямбу с хромою стопою,
Что применил Клазоменский поэт к выражению гнева.
Даже и все те стихи, какими я часто играла,
Римских жен научив впервые с гречанками спорить,
Новые шутки вводя, — совсем я теперь оставляю
10 И со стихами, в каких занимаешь ты первое место,
Я обращаюсь к тебе: снизойди к поклонницы просьбам.
О Каллиопа, скажи, что задумал всевышних родитель?
Уж не меняет ли он и землю и предков заветы?
Не отменяет ли он искусства, им данные смертным?
Не заставляет ли нас, бессловесных, лишенных рассудка,
Вновь, как и раньше, когда мы в первом веке явились,
За желудями к земле припадать и за чистой водою?
Иль, сохраняя другим города благосклонно и земли,
Он на изгнанье обрек авзонийцев и Ромула внуков?
20 Что же? Причины есть две возвышенья великого Рима:
Доблесть его на войне и мудрость в мирное время.
Но эта доблесть в самом государстве и внутренних войнах
На сицилийских морях и в кремлях Карфагена явилась,
И одолела других, и весь мир целиком захватила.
Как победитель потом, что один на ахейской арене
Вяло стоит и свою теряет в бездействии доблесть,
Так же и Рима ослабла рука, перестав напрягаться,
И ослабели бразды его мирные, длинными ставши,
После того как заимствовал он у греков законы
30 И покоренными он областями на суше и море
Всюду стал управлять и благоразумно и мягко.
Рим на этом стоял и не мог сохраниться иначе,
Ибо напрасно б сказал Диэспитер лживый супруге,
Как сообщают: «Я власть даровал бесконечную Риму».
Значит, того, кто теперь злополучным властвует Римом,
Вовсе не власть извела, а он бледен от жизни распутной.
Издал указ он, чтоб все науки и все поголовно
Люди ученые вон удалились из города Рима.
Как же нам быть? Мы ушли от людей и покинули греков,
40 Чтобы получше снабдить учеными римлян столицу;
Ныне ж, как галлы, мечи на весах оставив, бежали
От Капитолия вспять, смятенные храбрым Камиллом.
Так и у нас, говорят, рассеялись старцы и сами,
Как смертоносную кладь, истребили свои сочиненья.
И в заблуждение впал Сципион Нумантийский с Ливийским,
Он, чьим наставником был родосский ученый философ;
Как во вторую войну и весь сонм ораторов славных,
Как и маститый Катон, размышлявший божественно-мудро
И неуклонно всегда желавший узнать: при удачах
50 Или в несчастьях должно окрепнуть римское племя?
Видно, в несчастьях: когда, любовью к отчизне влекомо
И домоседкой-женой, оно за оружие бралось,
То собиралось, как рой пчелиный, что, выпустив жала
Желтого тела, на ос поднимается в храме Монеты;
Но наступает лишь мир, как, забыв о бедах минувших,
С маткою пчелы своей в ленивом сне засыпают.
Следственно, длительный мир и тяжел и погибель для римлян.
Так я окончу рассказ. После этого, лучшая муза,
Я бы хотела, чтоб ты, без которой мне жизнь безотрадна,
60 Так же внушила покинуть Рим, как некогда бросил
Лид погибавшую Смирну. Иль что угодно, богиня,
Выдумай ты, наконец, но лишь отврати ты Калена
Прочь от римской стены и приятных сабинских имений.
Кончила я, и меня богиня почтила ответом:
«Брось справедливый свой страх, поклонница наша: тиранна
Ненависть страшная ждет, и наша честь его сгубит.
Мы ведь живем в родниках и в лаврах Нумы, как прежде,
Вместе с Эгерией там смеясь всяким вздорным затеям.
Будь же здорова, прощай! Эта скорбь искупится славой:
70 Римский тебе Аполлон и муз тебе хор в том порука».
Аноним
Завещание поросёнка
Марк Визгуний Хрюкалон, поросенок, составил нижеследующее духовное завещание; поелику же собственноручно начертать не мог, с голосу моего писано.
Кухарций-повар промолвил:
— Подойди-ка сюда, доморазрушитель, землеразрыватель, беглый подсвинок: нынче я пресеку твою жизнь.
Хрюкалон-поросенок отвечал:
— Ежели я худое что совершил, либо в чем-нибудь провинился, либо какую ни на есть посудину ногами своими покрушил, то прошу, господин повар, даровать мне жизнь. Пощади молящего.
Кухарций-повар молвил:
— Ступай-ка, малый, и принеси мне из поварни ножик, чтобы мог я пустить кровь такому-растакому поросенку.
И был поросенок слугами схвачен и отведен на убоище за шестнадцать дней до календ месяца Луцерния, когда наливаются почки, в консульство Недосолия и Переперция. И, видя неминучую свою погибель, попросил отсрочки на малый час и вымолил у повара дозволение составить духовную. Призвал он к себе всю родню, дабы завещать каждому от харчей своих. И молвил так:
Родителю моему Свиносалию-Пожиралию отказываю и завещаю желудей тридцать модиев, и родительнице моей Хавронии-Хрюшке отказываю и завещаю лакедемонского жита сорок модиев, и сестрице моей, при чьем заклании мне уже не придется присутствовать, отказываю и завещаю ячменя тридцать модиев. А из останков моих оставляю и завещаю: башмачникам — щетину, задирам — макушку, глухим — ушки, стряпчим и болтунам — язык, колбасникам — кишки, мясникам — окорока, женщинам — ляжки, мальчишкам — пузырь, девчонкам — хвостик, кинедам — мышцы, скороходам и охотникам — бабки, разбойникам — копытца. А повару, коего имени и называть не стоит, завещаю пузо и пестик, которые принес с собою в хозяйство; и пусть его от Тебесты до Тергесты на веревке протащат в известное место. И приказываю воздвигнуть мне монумент и на оном золотыми литерами начертать:
