Римская история Никифора Григоры, начинающаяся со взятия Константинополя латинянами. Том 1 - [6]
Видя, что эти опровержения не действуют на Григору, Кантакузин решился еще раз попытать его; он пригласил Григору чрез своих друзей к себе на дом69. Григора в надежде на возобновление дружбы и на то, что Кантакузин переменит свой образ мыслей, не отказался и рано утром явился к нему. Сперва разговор шел веселый и дружелюбный, как между старыми друзьями. Потом, когда при имени Паламы Кантакузин и согласные с ним монахи стали хвалить Паламу и выражать к нему свое удивление, Григора так разгорячился, что, оставив приятельский тон речи, тотчас обратился к упрекам и брани. Оттого взаимное нерасположение Григоры и Кантакузина только усилилось. Об этом последнем рассуждении Григора написал четыре разговора, составивших столько же книг его Истории (32 – 35). Все они содержания догматического, исключая первый, которого начало – историческое.
Вероятно, около этого времени Иоасаф Кантакузин, просматривая книги Византийской Истории, которых автором слыл Григора, заметил в них как многое другое70, так особенно следующие слова: «При жизни императора Андроника он (т. е. Кантакузин) обращался к предвещателям из монахов горы Афона и спрашивал у них, получит ли он верховную власть или нет». Заметил также, что автор приписал монахам, населяющим Афон, величайшие пороки. Поэтому он и нашел нужным пригласить посторонних людей и их свидетельством обличить ложь. Таким образом были приглашены знатнейшие лица и почтеннейшие граждане Византии. Выслушав от чтеца упомянутые обвинения автора Истории, все они в один голос сказали, что Григора «лжив, нагл и легкомыслен». Таким образом Григору осудили, не выслушав его оправданий. Он сильно оскорбился этим, признал суд над ним неправым и отвечал на него тем, что не все, носящее его имя, принадлежит ему – что написанное против соборского определения принадлежит ему, а написанное против Кантакузина не знает, чье, и, если бы попалось в его руки прежде, чем дошло до ушей других, он непременно предал бы это огню. На это Кантакузин отвечал иронически, скорее, смехом, чем опровержением. Григора, впрочем, в этом случае не лгал, если только его книги Византийской Истории, существующие в настоящее время, не отличны от написанных им, потому что в книгах, которые мы имеем теперь, ни слова нет о том, что Кантакузин обращался к предвещателям, об афонских монахах сказано много, но не то самое, что читал Кантакузин, даже такое, что относится к чести этих монахов и славе их горы71.
Отсюда видно, что книги Григоры были испорчены бесчестными людьми еще при его жизни. В последней книге своей Истории он жалуется на неблагородство своих противников, которые многое в его сочинении осторожно соскоблили ножом и исказили смысл слов, прибавляя к слову одну букву или несколько букв, либо заменяя одну букву другой, например φἔυ вместо ἔυ, κακὸν вместо καλὸν, κατὰ вместо περὶ. Поэтому он просит читателей, чтобы они сличали экземпляры его книг, которых, говорит, очень много, так как во избежание подлога он позаботился, чтобы как можно больше было списков, тщательнейшим образом переписанных.
Когда, где и какою смертью умер Григора, пока неизвестно. Его Римская История доходит до начала 1359 г. или до 64 г. его жизни. Можно предполагать, что в этом году он кончил и жизнь, но это одна догадка. – Выше было замечено, что противники Григоры однажды обещали лишить его погребения и что их волю сам Григора завещал выполнить. В самом деле, и их воля и завещание Григоры были в точности выполнены. По словам одного из почитателей Григоры, «это тело великого проповедника истинной Веры долгое время было предметом позора и посмеяния, – тело того мужа, которого ни между философами нет выше, ни между аскетами строже, которого не было тверже в борьбе за Веру, в перенесении преследований со стороны врагов, унижения и тюремного заключения, – этого дивного, говорю, Никифора Григоры, в котором тем и другим именем Бог указал человека, имевшего одержать победы над врагами истины, при своей бодрственной и недремлющей душе»72.
Но при всех своих достоинствах Григора имел и свои важные недостатки. Он был суров, раздражителен, смел иногда до дерзости, честолюбив и настолько занят собой, что никогда не упускал случая выставить на вид свои достоинства и свое значение. Как историк, он не беспристрастен и не чужд духа партии; в хронологии недостаточно точен; допускает географические погрешности, иногда и исторические. Говоря сравнительно, в сочинениях исторического содержания его далеко превосходит Кантакузин. Впрочем, в хронологии Григора более обстоятелен, тогда как Кантакузин упускает ее почти совсем из виду. Кантакузин нечто, по-видимому, намеренно прошел молчанием, о чем Григора не упустил случая рассказать. Сюда надобно отнести то, что Григора говорит о бесчеловечии Синадина в отношении к Андронику старшему, о рождении Иоанна Палеолога, о послах, приходивших от папы в Константинополь и мн. др. Обо всем этом Григора говорит прямо, как не скрывает и поражений, какие терпели византийцы от варваров. Между тем Кантакузин не упоминает ни о потере Никомидии, ни о потере Никеи. Кантакузин в своей Истории говорит об одних делах византийских, а Григора и о делах внешних. Вообще они пополняют друг друга, и историю одного следует читать не иначе, как сличая с историей другого.
