Римлянка - [97]

— Ты на меня не сердишься?

Он ничего не ответил.

На улице, залитой ярким солнечным светом, мы под руку пошли мимо домов и лавок. Идти рядом с ним казалось мне таким счастьем, что я совсем забыла о своих клятвах; и когда мы проходили мимо домика с башней, я сжала его пальцы, как бы повинуясь чьей-то чужой воле. Кроме того, я заметила, что все время забегаю вперед, чтобы заглянуть ему в лицо.

— Знаешь, я очень рада тебя видеть, — сказала я.

Скорчив свою обычную смущенную гримасу, он ответил:

— Я тоже рад. — Но в голосе его никакой радости не ощущалось.

Я до крови закусила губы и отдернула свою руку. Он, казалось, даже не заметил моего жеста и с рассеянным видом продолжал глядеть по сторонам. Но возле городских ворот он в нерешительности остановился и отрывисто бросил:

— Послушай, я должен тебе кое-что сказать.

— Говори.

— Я, по правде говоря, не думал заходить к тебе… и надо же случиться, что я как раз остался без гроша… поэтому давай-ка лучше распрощаемся. — И с этими словами он протянул мне руку.

Сначала меня охватил ужас. В растерянности я подумала: «Он сейчас уйдет от меня», и от страха потерять его я решила: единственное, что я могу сделать, — это повиснуть у него на шее и со слезами заклинать остаться. Но через минуту мои планы изменились: я решила воспользоваться тем самым предлогом, за который ухватился он, чтобы уйти от меня. Я подумала, что расплачусь за обоих сама. Мне даже понравилась эта мысль: платить за него, как другие платили за меня. Я уже не раз говорила о том чувственном трепете, который я испытывала, получая деньги. Теперь я обнаружила, что тратить их не меньшее удовольствие. И когда сталкиваются любовь и деньги — неважно, получаешь ты их или отдаешь, — то вопрос упирается не только в чистую выгоду.

— Да ты не беспокойся… я заплачу… смотри… у меня есть деньги! — горячо воскликнула я, открывая сумку и показывая ему ассигнации, которые положила туда накануне вечером.

— Но так не годится, — разочарованно сказал он.

— Да какое это имеет значение, ты вернулся, и я просто хочу отпраздновать твое возвращение.

— Нет… нет… лучше не надо. — Он хотел попрощаться со мною и уже собрался уходить.

На сей раз я взяла его за руку.

— Пойдем-ка и не будем больше говорить об этом. — Я решительно направилась к остерии.

Мы сели за тот самый столик, за которым сидели в прошлый раз, и все было как прежде, только теперь лучи зимнего солнца проникали сквозь стеклянную дверь и освещали столики и стены. Хозяин принес нам меню, и я заказала обед уверенным и покровительственным тоном, именно так вели себя мои кавалеры со мною. Джакомо тем временем сидел молча, опустив глаза. Я забыла заказать вино, так как сама его не пила, а потом, вспомнив, что в прошлый раз он пил, я снова позвала хозяина и приказала подать литр вина.

Как только хозяин удалился, я открыла сумку, вытащила бумажку в сто лир, сложила ее вчетверо и, оглядевшись по сторонам, протянула под столом своему спутнику.

Он вопросительно посмотрел на меня.

— Это деньги, — шепнула я, — после обеда расплатись.

— А-а, деньги, — произнес он медленно, взял купюру, развернул ее на столе, оглядел, потом снова свернул, открыл мою сумку и положил туда деньги. Все это он проделал с иронической серьезностью.

— Ты хочешь, чтобы я сама заплатила? — спросила я смущенно.

— Нет, платить буду я, — спокойно ответил он.

— Но зачем же ты тогда сказал, что у тебя нет денег?

Он помолчал, а потом с обидной откровенностью ответил:

— Я не случайно зашел тебя навестить… дело в том, что я уже около месяца собираюсь прийти к тебе… но, когда я встретился с тобою, мне опять захотелось уйти… вот я и решил сказать, что у меня нет денег… я надеялся, что ты пошлешь меня к черту, — он улыбнулся и провел рукой по подбородку, — но, очевидно, я ошибся.

Так он проделал со мною нечто вроде эксперимента. Я для него ничего не значила, или, вернее сказать, влечение ко мне боролось в нем с довольно сильным отвращением. Впоследствии я узнала, что эта его способность притворяться с целью испытать меня является одной из главных черт его характера. Но в ту минуту я растерялась, не зная, радоваться мне или огорчаться его обману и его поражению. Я машинально спросила:

— А почему ты хотел уйти?

— Потому что я понял, что не питаю к тебе никакого чувства… вернее сказать, испытываю только влечение, которое испытывал мой друг к твоей приятельнице.

— Ты знаешь, — спросила я, — что они сошлись?

— Да, — презрительным тоном ответил он, — вот уж действительно два сапога пара.

— Ты не питаешь ко мне никакого чувства, — сказала я, — и не хотел приходить… а все-таки пришел.

И хотя мои надежды на любовь не оправдались, что я, в сущности, предвидела заранее, я все-таки не без удовольствия уличила его в непоследовательности.

— Да, — ответил он, — потому что таких, как я, обычно называют слабохарактерными.

— Ты пришел, и этого мне довольно, — сказала я твердо.

Я положила руку на колени Джакомо, а сама внимательно смотрела на него и видела, что мое прикосновение волновало его, даже подбородок дрожал. Я почувствовала радость, но в то же время понимала, что, хотя его сильно влечет ко мне, он недаром, по его собственным словам, целый месяц раздумывал, в нем все-таки жило еще что-то враждебное мне, против чего я должна направить все свои усилия, побороть и уничтожить эту неприязнь. Я вспомнила, каким колючим взглядом он окинул мою голую спину в тот раз, когда мы впервые остались одни. Очевидно, тогда я совершила ошибку, поддавшись его замораживающему взгляду: стоило мне приложить еще немного усилий, и я погасила бы отчужденность этого взгляда так же, как сейчас смогла погасить и согнать с его лица гордое выражение.