Рим, папы и призраки - [36]

— Добрый вечер, герцог Хуан! — сказал адмирал и вежливо добавил: — Как вы себя чувствуете?

— Мертв и загажен неописуемой мерзостью, — ответил герцог, гневным жестом указывая на зияющие раны. — Сами прекрасно видите! А во всем прочем отлично. Пошли.

Он взял Солово за плечо, и они отправились вниз по слегка наклонному тоннелю.

— Можно ли спросить, — начал адмирал, — как случилось, что и я оказался здесь? Или я тоже мертв?

— Увы, нет. Объяснение таково: мой великий гнев способен низвергнуть вас сюда в ночные часы, когда дух человека слабеет.

— Понимаю, — Солово явно заинтересовался. — И об этом вы намеревались переговорить со мной?

— Изобретательное человечество еще не выдумало столь жестоких слов. Посему я вынужден использовать предложения.

— Ох-ох! — в словах адмирала не чувствовалось волнения. — Весьма неприятная перспектива.

— Так есть и так будет. — Хуан блеснул превосходными белыми зубами сквозь слой грязи, оставленный на его лице Тибром. — Я бы предпочел убить вас, но, поскольку не имею на то разрешения, придется свести с ума.

— Каким же образом? — осведомился Солово. — Ваше общество теперь не более отвратительно, чем при жизни, да и место это кажется терпимым. Судя по всему, чистилище. Кстати, куда нам сворачивать на этом перекрестке?

— Какая, к черту, разница, куда вы свернете! — рыкнул герцог Хуан. Все тоннели одинаковы и тянутся беспредельно. Здесь никого не встретишь, не увидишь ничего нового и интересного. Это чистилище предназначено для вас!

— Как-то хочется исправить свою жизнь, чтобы избежать его, — проговорил адмирал.

— О, этого вам не удастся! — возликовал герцог Хуан. — Я буду кипеть гневом, и каждую ночь вам придется ходить здесь со мной. А на утро будете просыпаться измученный и утомленный… наконец, рассудок начнет оставлять вас. А потом поживете еще малость в земном аду, сумасшедшем доме… в цепях… и благородные дамы будут хохотать над вами. А может быть, броситесь вниз с крыши собственной виллы, потеряв все силы или решив полетать, и разобьетесь всмятку о мостовую. В любом случае я скоро заставлю вас по праву разгуливать по этим коридорам.

Адмирал Солово из вежливости изобразил подобающий трепет.

— Перспектива эта бросает меня в дрожь, — признался он, и герцог Хуан ухмыльнулся, как испорченное дитя. — Однако любопытства ради хотелось бы знать: почему ваш гнев направлен против меня? Не я втыкал иглу в ваше ухо, не я сейчас узурпирую почести, предоставленные вам гордым отцом. Виноват ваш брат Чезаре; теперь гонфалоньер, это он покоряет и побеждает вместо вас. Вам не кажется, что подобное внимание ко мне несколько несправедливо?

Герцог Хуан плюнул на стену тоннеля.

— От Чезаре я ничего не жду! Его поступок был вполне предсказуем и соответствовал характеру… я просто не ожидал, что он так скоро приступит к действиям. Но вы, адмирал, вы… Я потрясен! Наследник св. Петра облек вас доверием, поручил отыскать убийцу своего старшего сына… И что же вы делаете? Не думайте, что я не слежу. Я бы назвал это самоубийством, если хотите. Какой позор — вы позволили Чезаре уйти безнаказанным!

Солово нечего было сказать, и они некоторое время брели в молчании, наугад выбирая путь. В доиндустриальном XV веке адмирал никогда не знал столь глубокого покоя и начинал уже наслаждаться им. И вдруг вспомнил, что на утро ему назначена аудиенция у папы, а потому следует отдохнуть.

— Герцог Хуан, — проговорил он извиняющимся тоном. — Я без особой охоты упоминаю об этом, но, мне кажется, вы кое-чего не учли.

— Итак, остаток ночи вы спали спокойно? — спросил равви Мегиллах.

— Как и все ночи с тех пор, — подтвердил адмирал. — Хотя, по совести, я не имею на это никакого права, но сплю по-прежнему сном праведника.

— Судя по вашим словам, — заметил равви, — может показаться, что у его святейшества имелись основания быть благодарным Чезаре. Борджиа нужно было, чтобы кто-то избавил их род от глупца.

Адмирал Солово согласился.

— Меня так и подмывает сказать, что в глазах Чезаре это выглядит именно так. Если бы герцог Хуан был получше, с точки зрения Борджиа, я вполне могу предположить, что Чезаре просто отступил бы в сторонку.

— Герцог Хуан был в высшей степени безрассудным молодым человеком, не так ли? — осведомился равви Металлах.

— В самом деле, — ответил Солово. — И это было по-своему неплохо. В его безрассудстве скрывалось мое спасение, если вы позволите мне так выразиться. Как я указывал ему, неразумно требовать невыполнимого от нас, остающихся в этом мире… искать справедливости там, где ее не знают, требовать более высокой нравственности, чем практиковал при жизни он сам. Хуже того, это было греховно и могло только продлить его томление в чистилище. Как и столь сильный гнев, обрушившийся на меня, и желание мести — из-за могилы. Он стоял перед бесконечной дилеммой: либо отказаться от своих поисков того, что он называл «честной игрой», либо скитаться целую вечность, так и не очистив себя до конца от греха и не заслужив избавления.

— Судя по вашему ночному блаженству, — заметил равви, — можно предположить, что герцог выбрал путь мудрости.

— Похоже, — кивнул Солово. — Кстати, о путях: я благородно предложил ему идти вверх, а не вниз. «Быть может, спускаться всегда и легче, заметил я, — но что толку, если попадешь не туда, хотя и легким путем?» Он много скулил и оплакивал путь, который ему придется пройти заново.