Рим: история города - [65]

Глава тринадцатая Фашистская эра

Adesso e in boccio; presto si aprirà.

Сейчас это только бутон, но он скоро распустится.

Плакат на римской улице (1999)

Казалось, это сон или, точнее, фантастический кошмар. Я смотрел с галереи на руины империи: мосты, башни и военные машины. Они пылились под высоким сводом. Из темноты, ряд за рядом, на меня скалились щербатые бюсты правителей. В каждом углу плакаты и информационные доски, их тексты, требовавшие внимания, обращались в далекое прошлое. Столько усилий, физических и интеллектуальных, преобразовалось в мусор, на что, впрочем, они были обречены изначально. Словно лишенный иллюзий и утративший власть диктатор, я тяжело облокотился на потрескавшуюся и пыльную балюстраду. Лучше бы проснуться и ничего этого не видеть. Я содрогнулся и подумал, что чувство, овладевшее мной, противоположно тому, что я испытывал на Яникуле. Я задумался о ничтожности вещей и напрасности человеческого труда, а это совсем не то, что мне хотелось бы сказать о Риме. Это был скачок в пространстве и времени, римский вариант «Гибели богов», не хватало только вагнеровского саундтрека.

Вернувшись из мгновенной фантазии в реальный мир, я увидел, что по гулким залам Музея римской цивилизации, кроме меня, в это ранее утро бродят всего двое посетителей. Несомненно, я был одинок в своих раздумьях о фантастическом пространстве с тысячей макетов и гипсовых слепков — экспонатов, составлявших некогда плоть и кровь этого места, а ныне брошенных умирать. Их изготовили для двух крупных выставок — 1911 и 1937 годов. Экспонаты должны были представлять все аспекты жизни античного Рима. Вторую выставку приурочили к окончанию строительства площади императора Августа. На открытии должны были снять покрывало с восстановленного Алтаря Мира. Я шел спотыкаясь мимо макетов по смоделированной дороге — она начиналась от колонны Траяна. Все это, наверное, было очень ценно, однако воображение молчало. Нет, я смотрел на все как на хаос, даже трагедию — упадок и гибель коллекции и цивилизации.

Как и во многих других римских музеях, здесь шла реставрация. Как и во многих других музеях, работа была не на годы, а на десятилетия. Рим построили не за один день; музеи меняли не за один сезон. Даже УРЭ (Esposizone Universale di Roma — Универсальная римская экспозиция) не была закончена к сроку. Работы начали в 1938 году на южной окраине Рима, а окончание планировали на 1942 год. Строительство по проекту архитектора Марчелло Пьячентини так и не было завершено, поскольку в Европе разразилась война, и фашистская Италия с восторгом последовала за нацистской Германией. Во время итальянской кампании 1943–1944 годов союзные войска избрали выставку как хорошую цель. Многие павильоны УРЭ были разбомблены, и только в 1952 году началась полномасштабная реконструкция: устраняли ущерб, заканчивали то, к чему до войны еще и не приступали. Все еще новая цитадель, идеальный город, родившийся в фашистскую эру, грубее и тенденциознее реабилитированный, оказался подходящим местом для республиканских министерств. На территории построили спортивные сооружения для римской олимпиады 1960 года. Первоначально скромная, но достойная строительная схема — «дом для героев» — постепенно превратилась в территорию для фешенебельных построек. Здесь появились дорогие магазины, и район попал в число самых престижных. Тут мы с вами и остановимся.

Территория занимает около четырех миль к югу от Порта Ардеатина, захватывает и правый берег Тибра. Единственное место, представляющее интерес для исследователей Древнего Рима, — аббатство Трех Фонтанов. Оно традиционно считается местом мученичества святого Павла. Согласно плану, на территории возвели общественные здания и частные дома, проложили широкие бульвары, построили летний театр, вырыли большое красивое озеро. Многие считают эту застройку помпезной и холодной. Я и рад бы согласиться, но мне здесь нравится. Я легко могу представить, что когда-то этот район напоминал голые мраморные кости уродливого фашистского скелета, однако увидел я его в чудесный день ранней осенью и был поражен гармонией архитектуры и растительности. Разросшиеся деревья и кусты дают тень каждой улице, а раньше, наверное, здесь можно было сойти с ума от выпиравших повсюду острых углов и уходящей вдаль перспективы на манер картин Чирико[50]. Ныне олеандры, лавры, лаймы и аккуратно подстриженные изгороди остролиста в полной мере заслуживают названия «парк». Это не пыльная вилла Боргезе или заросшая и неухоженная вилла Дориа.

Если вы представите, как выглядят города-сады только по провинциальной Англии (Уэлвин-Гарден-сити 1930-х годов и Милтон-Кейнс 1960—1970-х годов), то ошибетесь только в масштабе. Принцип тот же: создание привлекательных кварталов в природной среде, размещенных к тому же в удобной близости к общественным зданиям. В УРЭ нет грандиозности Вашингтон-молл, возможно, самого знаменитого из всех искусственно созданных городских пространств, однако здесь удачно совмещается атмосфера домашнего уюта и энергичная жизнь сообщества. Широкие мраморные ступени госучреждений усыпаны крупными сосновыми шишками и иголками. Посреди лужайки на гранитном постаменте стоит бронзовый памятник Ганди. Он отражает симпатии архитекторов 1950-х годов. Из-за деревьев выглядывают жилые дома, их балконы и террасы шире и просторнее, чем у зданий, построенных в других районах. Повсюду цветут и благоухают мимоза и бугенвиллея. Не являясь поклонником всего того, что в работах своих соперников Айви Комптон-Бернетт ядовито назвала «отличными описаниями», надеюсь, что мой энтузиазм в отношении этого места извиняет непривычный для меня витиеватый пассаж.