Рим: история города - [27]

Там, где когда-то стояла урна с прахом Адриана, можно увидеть современную мемориальную доску, цитирующую знаменитые слова. Обращение Адриана к своей душе — пять коротких латинских строк. Заключенная в них печаль прекрасно соответствует этому сумеречному пещерному пространству:

Animala, vagala, blandula,

hospes comesque corporis,

quae nunc abibis in loca,

palldlula, rigida, nudala,

пес ut soles dabis jocos.

В противовес сотням литературных переводов этих нескольких слов (в 1876 году вышла брошюра, содержащая 116 попыток), я соглашусь с Г. В. Мортоном, который критиковал вариант юного Байрона, где третья строка разошлась с первоисточником:

Душа моя, скиталица

И тела гостья, спутница,

В какой теперь уходишь ты

Унылый, мрачный, голый край,

Забыв веселость прежнюю[24].

Маргерит Юрсенар выбирает грустную строфу в качестве эпиграфа для вымышленной биографии — романа «Воспоминания Адриана». Она видела душу императора более радостной, нежели у Байрона.

Место упокоения Адриана было не единственным античным римским мемориалом, изменившим свое назначение и превратившимся из мавзолея в замок. Многие руины превратились в годы Средневековья в крепости могущественных семей. В разные времена Франьипани и Аннибальди превратили Колизей в свою крепость, театр Марцелла принадлежал другим властным людям — Пьер-леони, Орсини и Савелли. После того как мавзолей Августа укрепили, он попал в руки рода Колонна. Каэтани заняли гробницу Цецилии Метеллы, находившуюся примерно в двух милях от города, на Аппиевой дороге. Ченчи владели театром Бальба.

Семейство, поименованное последним, хотя и мелкая птица в ряду соперников, обрело эпические пропорции. Их мрачную историю обессмертил Шелли: в одноименной стихотворной драме он рассказал о жестоком тиране-отце, совершившем инцест с дочерью. В результате Ченчи убили жена и дети. Отход драмы от популярной западной культуры засвидетельствован тем, что данный сюжет лёг в основу современной оперы («Беатриче Ченчи» Гольдшмидта), однако специалисты по Италии утверждают, что все слышали о прекрасной Беатриче. Девушка является участницей заговора и одновременно — жертвой инцеста. Она заслужила и смертный приговор, и великое сочувствие как своих современников, так и последующих поклонников средневекового ужаса. Беатриче, по приказу Климента VIII (1598–1605), взошла на эшафот, установленный на мосту. До казни ее держали в замке Святого Ангела.

Похоже, одной литературной римской красавицы для мрачной крепости оказалось недостаточно. Это место связано также с Флорией (Тоской), героиней пьесы Сарду и оперы Пуччини. Она совершает роковой прыжок — а вслед за нею и череда перекормленных сопрано. Возлюбленного Флории, Каварадосси, держали в тюрьме за революционную деятельность. Флория убила начальника полиции Скарпью ножом, схваченным с его обеденного стола. Потом явилась в замок Святого Ангела и стала свидетельницей расстрела любимого. Что оставалось девушке? Только броситься с крепостной стены. История, довольно резко охарактеризованная как «истасканная бульварная дешевка» (Дин Стаффорд), тем не менее послужила основой поистине замечательной оперы. В байках исполнительниц главной роли истасканность и вправду наблюдается, когда они наперебой рассказывают невероятные истории о своем прыжке. По меньшей мере три дивы (последней была девяностолетняя Ева Тернер, однако возраст не помешал ей плести небылицы) говорили, что чувствовали себя, как на трамплине, отбрасывавшем назад. Поверить можно лишь бедняжкам, сломавшим себе ноги ввиду отсутствия мата. Я видел довольно полную женщину, которая просто вошла в кулисы, ничуть не стараясь изобразить прыжок, и я видел легкоатлетические упражнения спортивных девушек, разбегавшихся перед прыжком. Самый смешной эпизод произошел в недавней постановке Английской национальной оперы, когда актриса просто наклонилась, а публика увидела медленное падение куклы.

Не такие жестокие и не такие ужасные времена

В предыдущих главах я вскользь упомянул о некоторых переменах в состоянии и облике города в Темные века. Из акведуков перестала поступать вода. Большие жилые районы опустели и начали разрушаться, самые хорошие дома использовали для неотложных нужд. На территории вокруг театра Бальба, том самом, что Ченчи приспособили для средневекового жилья, недавно (с 1981 года и в несколько последующих лет) велись раскопки. Обнаруженные находки дали важные сведения об экономической жизни Рима того периода. В портиках на виа делле Боттеге Оскуре, что идет по берегу Тибра, нашли следы древних мануфактур: ремесленники работали по стеклу и металлу. Как уже упоминалось, центр города сместился к Марсову полю из-за его близости к реке — источнику воды. Пространство вокруг еврейского квартала — Кампо дей Фьори и пьяцца Навона — отражает процесс приспосабливания средневекового Рима к изменениям в экономике.

Подальше «от города» (хотя все еще в городских стенах), уцелели монастырь и церковь времен поздней античности. Сохранились сады и виноградники, в то время как жилые кварталы совершенно развалились и были разобраны для строительства. Изменения, произошедшие в городе, можно увидеть в церкви Святого Климента возле Колизея и в церкви Святых Иоанна и Павла. Церковь Святого Климента знаменита тем, что открывает три культурных слоя разных эпох. В нижнем слое — улица, часть большого дома и храм Митры, которому поклонялись в I веке. Над ним — ранняя средневековая базилика V века со следами фресок, и выше — церковь зрелого Средневековья (1108), с характерными архитектурными и декоративными особенностями. Церковь Святых Иоанна и Павла посвящена не апостолам, а их тезкам, ранним римским мученикам. В непосредственной близости от нее обнаружены вилла и более скромные жилища, камни которых частично послужили основанием церкви, и куда можно спуститься для осмотра. С Целия спускается римская улица Клив Скаури, она ведет к фасадам торговых лавок III века, полностью вошедших в основание стоящей над ними средневековой церкви Святых Иоанна и Павла.