Рилла из Инглсайда - [25]

Глава 7 Младенец военного времени и фарфоровая супница

— Льеж и Намюр… а теперь еще и Брюссель[27]! — Доктор Блайт покачал головой. — Не нравится мне это… не нравится.

— Не отчаивайтесь, доктор, дорогой: эти города защищали всего лишь иностранцы, — сказала Сюзан внушительно. — Подождите, пока германцы встретятся с британцами. Это будет совсем другая история, и в этом вы можете быть уверены.

Доктор снова покачал головой, но чуть менее мрачно; возможно, все они подсознательно разделяли убеждение Сюзан, что британская линия обороны не может быть прорвана, даже в ходе стремительного победного наступления миллионов поставленных под ружье немцев. Во всяком случае, когда пришел ужасный день — первый из множества ужасных дней — и принес весть о том, что британская армия отступает[28], они уставились друг на друга в растерянности и ужасе.

— Это… это неправда! — недоверчиво воскликнула Нэн, пытаясь хоть ненадолго утешиться тем, что сообщение может оказаться ошибочным.

— Я чувствовала, что сегодня придут дурные вести, — сказала Сюзан, — так как этот кот превратился сегодня утром ни с того ни с сего в Мистера Хайда, а такое явно ничего хорошего предвещать не могло.

— «Отступающая, разбитая, но не деморализованная армия», — пробормотал доктор, цитируя лондонскую депешу. — Неужели это говорится об английской армии?

— Пройдет еще много времени, прежде чем закончится эта война, — сказала миссис Блайт с безысходностью в голосе.

Но вера Сюзан в победу, на миг ослабевшая, вновь восторжествовала.

— Помните, миссис докторша, дорогая, что британская армия это еще не британский флот. Никогда не забывайте об этом. И русские тоже на подходе[29], хотя о русских я не так уж много знаю и, следовательно, ручаться за них не могу.

— Русские не успеют подойти вовремя, чтобы спасти Париж, — заметил Уолтер мрачно. — Париж — сердце Франции, а дорога на него теперь открыта для немцев. О, как бы я хотел… — Он внезапно умолк и вышел из комнаты.

Проведя день в беспомощной растерянности, потрясенные обитатели Инглсайда нашли возможным «взять себя в руки», даже несмотря на всё более страшные новости, поступавшие из Европы. Сюзан с ожесточением трудилась в кухне, доктор совершал обходы пациентов, Нэн и Ди вернулись к работе в Красном Кресте; миссис Блайт отправилась в Шарлоттаун на съезд местных отделений Красного Креста; а Рилла — после того как отвела душу в бурном приступе слез, уединившись в Долине Радуг, и излила свои чувства на страницах дневника — вспомнила, что решила проявлять мужество и стойкость. И настоящим геройством с ее стороны — так она считала — было добровольно взять на себя тяжкий труд проехать по Глену и Четырем Ветрам на старой серой кобыле Эбнера Крофорда, чтобы собрать обещанные жителями разнообразные пожертвования для Красного Креста. Одна из инглсайдских лошадей захромала, на другой уехал к пациенту доктор, так что не оставалось ничего другого, кроме как одолжить у Крофорда его клячу, невозмутимую, неторопливую толстокожую животину с привычкой то и дело останавливаться на дороге, чтобы сбить муху с одной ноги копытом другой. Рилла чувствовала, что это — вместе с тем обстоятельством, что немцы всего в пятидесяти милях от Парижа, — почти невыносимо. Однако она смело отправилась исполнять поручение, результаты которого оказались совершенно неожиданными.

К концу дня она, в заполненной свертками повозке, проезжала мимо того места, где начиналась поросшая травой дорожка с глубокими колеями, ведущая на берег гавани, к дому Андерсонов. Андерсоны были крайне бедны, и вряд ли миссис Андерсон могла что-то пожертвовать Красному Кресту. С другой стороны, ее муж, англичанин по происхождению, находившийся в момент объявления войны на заработках в Кингспорте, немедленно отплыл в родную Англию, чтобы там записаться добровольцем (не удосужившись, как следует заметить, даже заехать домой или хотя бы прислать сколько-нибудь значительную сумму денег). Так что, пожалуй, миссис Андерсон, будучи женой солдата, могла обидеться, если бы ее обошли вниманием. Рилла решила все же заехать к ней. Впоследствии в ее жизни были отдельные моменты, когда она очень жалела об этом своем решении, но, в общем и целом, оставалась благодарна судьбе за случившееся.

Дом Андерсонов был маленьким, полуразвалившимся. Казалось, будто он присел на корточки у самого берега среди потрепанных ветрами елей, словно стыдился собственного вида и очень хотел от всех спрятаться. Рилла привязала свою серую клячу к шаткой изгороди и направилась к дому. То, что Рилла увидела с порога, на время лишило ее дара речи и заставило застыть на месте.

Дверь в небольшую спальню была открыта, и Рилла увидела миссис Андерсон, лежащую на неприбранной постели, и миссис Андерсон была мертва. В этом не могло быть никаких сомнений; не могло быть их и в том, что рослая, неопрятная, невероятно толстая женщина, сидящая возле дверной притолоки и преспокойно покуривающая трубку, была очень даже живой. Она лениво раскачивалась взад и вперед среди царившего в грязной комнате беспорядка и не обращала никакого внимания на пронзительные крики, которые неслись из стоявшей посреди комнаты колыбели.