Рилла из Инглсайда - [105]
К счастью, по-настоящему ломать ничего не пришлось. Кухонное окно подалось довольно легко. Рилла подсадила Джимса на подоконник, а затем влезла сама — в ту самую минуту, когда буря принялась бушевать вокруг самого дома.
— Ой, смотви, сколько осколков гвома! — в восторге закричал Джимс.
Рилла закрыла окно, не без труда отыскала лампу и зажгла ее. Они были в очень уютной маленькой кухне. С одной стороны к ней примыкала аккуратно прибранная, хорошо меблированная гостиная, а с другой — буфетная, полная, как выяснилось, разных запасов.
— Я собираюсь расположиться здесь как дома, — сказала Рилла. — Я знаю, Ханна захотела бы, чтобы именно так я и поступила. Я приготовлю что-нибудь для Джимса и для себя, чтобы мы могли перекусить, а потом, если дождь не прекратится и никто не вернется домой, я просто поднимусь наверх, в комнату для гостей, и лягу в постель. Самое важное в чрезвычайной ситуации — не терять голову. Если бы я не растерялась, увидев, как Джимс выпал из поезда, я бросилась бы в вагон и заставила бы кого-нибудь дернуть стоп-кран. Тогда я не оказалась бы в таком затруднительном положении. Но раз я в него попала, постараюсь выйти из него с честью.
— Дом, — добавила она, оглядывая кухню и гостиную, — обставлен гораздо лучше, чем когда я была здесь прежде. Разумеется, Ханна и Тед тогда только начинали вести свое хозяйство. Но почему-то мне казалось, что Тед не слишком зажиточный человек. Должно быть, дела у него идут лучше, чем я предполагала, раз семья может позволить себе такую мебель. Я ужасно рада за Ханну.
Гроза прошла, но дождь продолжал лить как из ведра. В одиннадцать Рилла решила, что домой на ночь никто из хозяев уже не вернется. Джимс уснул на диване; она перенесла его наверх, в комнату для гостей, и положила на постель. Потом она разделась сама, надела ночную рубашку, которую нашла в комоде возле умывальника, и, сонная, влезла в кровать, простыни на которой приятно пахли лавандой. Она была такой усталой после своих приключений и физических усилий, что даже необычность ситуации, в которой она оказалась, не помешала ей уснуть. Через несколько минут она уже крепко спала.
Рилла проспала до восьми утра следующего дня, а в восемь внезапно проснулась, вздрогнув от неожиданности, когда кто-то произнес грубым, резким голосом:
— Эй, вы двое, проснитесь. Я хочу знать, что это значит.
Рилла, как было приказано, быстро проснулась. В комнате стояли трое — один из них мужчина, — и все они были ей совершенно незнакомы. Мужчина был крупным малым с пышной черной бородой и сердитым пристальным взглядом. Рядом с ним стояла женщина, — высокая, худая, угловатая особа, с ярко-рыжими волосами и в неподдающейся описанию шляпе. Она выглядела даже еще более сердитой и удивленной, чем мужчина, — если такое было возможно. На заднем плане присутствовала еще одна женщина — очень маленькая старая леди, которой явно было не меньше восьмидесяти. Несмотря на миниатюрность, она поражала своей внешностью: одетая во все черное, со снежно-белыми волосами и живыми, черными как уголь глазами на мертвенно-бледном лице. Она была изумлена не меньше своих спутников, но, как почувствовала Рилла, смотрела совсем не сердито. Рилла также осознала, что произошла какая-то ошибка… ужасная ошибка. Затем мужчина сказал, еще грубее, чем прежде:
— Ну, хватит. Кто ты и что тебе тут нужно?
Рилла приподнялась на локте — она выглядела и чувствовала себя совершенно сбитой с толку и растерянной. Ей было слышно, как старая черно-белая леди на заднем плане тихонько посмеивается. «Она, должно быть, настоящая, — подумала Рилла. — Уж такая мне, наверняка, не приснилась бы». Вслух она, почти задыхаясь, произнесла:
— Разве это не ферма Теодора Брустера?
— Нет, — сказала рыжеволосая женщина; это были ее первые слова, — это наша ферма. Мы купили ее у Брустеров прошлой осенью. Они переехали в Гринвейл. Наша фамилия — Чапли.
Бедная Рилла снова упала на подушку; ее охватил ужас.
— Прошу прощения, — сказала она. — Я… я… думала, что здесь живут Брустеры. Миссис Брустер — моя знакомая. Я Рилла Блайт… дочь доктора Блайта из Глена св. Марии. Я… я ехала в город с моим… моим… этим мальчиком… и он выпал из поезда… и я выпрыгнула следом за ним… и никто этого не видел. Я знала, что мы не сможем добраться домой до ночи, а надвигалась буря… так что мы пришли сюда и, когда обнаружили, что никого нет дома… мы… мы… просто влезли в окно и… и… расположились как дома.
— Оно и видно, — сказала рыжеволосая женщина саркастически.
— Басни! — фыркнул мужчина.
— Мы не вчера родились! — добавила рыжеволосая.
Мадам Черно-Белая не сказала ничего; но, когда другие двое произносили свои любезные замечания, она почти сложилась пополам в конвульсиях беззвучного смеха, покачивая головой из стороны в сторону и взмахивая руками.
Рилла, уязвленная враждебным отношением супругов Чапли, мгновенно вернула себе самообладание, но потеряла хладнокровие. Она села в постели и сказала самым высокомерным тоном:
— Не знаю, когда вы родились и где, но, должно быть, в тех местах прививают очень странные манеры. Если вы будете так любезны, чтобы покинуть мою комнату… э-э…
«Энн из Зелёных Крыш» – один из самых известных романов канадской писательницы Люси Монтгомери (англ. Lucy Montgomery, 1874-1942). *** Марилла и Мэтью Касберт из Грингейбла, что на острове Принца Эдуарда, решают усыновить мальчика из приюта. Но по непредвиденному стечению обстоятельств к ним попадает девочка Энн Ширли. Другими выдающимися произведениями Л. Монтгомери являются «История девочки», «Золотая дорога», «Энн с острова Принца Эдуарда», «Энн и Дом Мечты» и «Эмили из Молодого месяца». Люси Монтгомери опубликовала более ста рассказов в газетах «Кроникл» и «Эхо», прежде чем вернулась к своему давнему замыслу, книге о рыжеволосой девочке и ее друзьях.
Героине романа Валенси Стирлинг 29 лет, она не замужем, никогда не была влюблена и не получала брачного предложения. Проводя свою жизнь в тени властной матери и назойливых родственников, она находит единственное утешение в «запретных» книгах Джона Фостера и мечтах о Голубом замке, где все ее желания сбудутся и она сможет быть сама собой. Получив шокирующее известие от доктора, Валенси восстает против правил семьи и обретает удивительный новый мир, полный любви и приключений, мир, далеко превосходящий ее мечты.
Канада начала XX века… Позади студенческие годы, и «Аня с острова Принца Эдуарда» становится «Аней из Шумящих Тополей», директрисой средней школы в маленьком городке. С тех пор как ее руку украшает скромное «колечко невесты», она очень интересуется сердечными делами других люден и радуется тому, что так много счастья на свете. И снова поворот на дороге, а за ним — свадьба и свой «Дом Мечты». Всем грустно, что она уезжает. Но разве не было бы ужасно знать, что их радует ее отъезд или что им не будет чуточку не хватать ее, когда она уедет?
Во втором романе мы снова встречаемся с Энн, ей уже шестнадцать. Это очаровательная девушка с сияющими серыми глазами, но рыжие волосы по-прежнему доставляют ей массу неприятностей. Вскоре она становится школьной учительницей, а в Грингейбле появляются еще двое ребятишек из приюта.
Канада конца XIX века… Восемнадцатилетняя сельская учительница, «Аня из Авонлеи», становится «Аней с острова Принца Эдуарда», студенткой университета. Увлекательное соперничество в учебе, дружба, веселые развлечения, все раздвигающиеся горизонты и новые интересы — как много в мире всего, чем можно восхищаться и чему радоваться! Университетский опыт учит смотреть на каждое препятствие как на предзнаменование победы и считать юмор самой пикантной приправой на пиру существования. Но девичьим мечтам о тайне любви предстоит испытание реальностью: встреча с «темноглазым идеалом» едва не приводит к тому, что Аня принимает за любовь свое приукрашенное воображением поверхностное увлечение.
Канада начала XX века… На берегу красивейшей гавани острова Принца Эдуарда стоит старый домик с очень романтичной историей. Он становится «Домом Мечты» — исполнением сокровенных желаний счастливой двадцатипятилетней новобрачной. Жизнь с избранником сердца — счастливая жизнь, хотя ни один дом — будь то дворец или маленький «Дом Мечты» — не может наглухо закрыться от горя. Радость и страдание, рождение и смерть делают стены маленького домика священными для Ани.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
«Дом мечты» — очередной роман серии «Дамское счастье» и один из серии романов американской писательницы Люси Монтгомери, чье литературное творчество заслужило внимание и одобрение Марка Твена.Это поэтичное повествование о молодой женщине, ее семье, друзьях и подругах Благодаря ее уму, любящему сердцу и женской интуиции люди и даже природа становятся лучше, добрее, прекраснее.В жизни главной героини не все происходит гладко Однако она мужественно преодолевает препятствия, потому что относится к «расе Джозефа»…Что это за загадочная раса? Ответ читатели найдут на страницах романа.
Впервые переведенная на русский язык книга известной канадской писательницы Люси Мод Монтгомери (1877–1942), открывающая новую серию романов, повествует о судьбе рыжеволосой героини, которую Марк Твен назвал "самым трогательным и очаровательным ребенком художественной литературы со времен бессмертной Алисы".
По соседству с Блайтами поселилось семейство овдовевшего священника. Отец живет в мире Бога и фантазий, а изобретательные и непоседливые отпрыски предоставлены сами себе. Толком не зная, что можно, а чего нельзя, они постоянно влипают в истории. И все же трудно представить себе более любящую и заботливую семью.
Канада начала XX века… Инглсайд — большой, удобный, уютный, всегда веселый дом — самый замечательный дом в мире, по мнению его хозяйки, счастливой матери шестерых детей. Приятно вспомнить прошлое и на неделю снова стать «Аней из Зеленых Мезонинов», но в сто раз лучше вернуться домой и быть «Аней из Инглсайда». Она стала старше, но она все та же — неотразимая, непредсказуемая, полная внутреннего огня, пленяющая своим легким юмором и нежным смехом. Жизнь — это радость и боль, надежды, страхи и перемены — неизбежные перемены.