Рихард Зорге - [10]

Он продолжал идти по Унтер-ден-Линден…

Бар «Пивная пена» на Гедеманштрассе оказался дверь в дверь с полицейским «локалем». Из «локаля» доносились хриплые спорящие голоса, у входа толпились полицейские и коричневорубашечники. И в самом баре за столиками и у стойки были одни только полицейские. «Их излюбленное место, — определил Рихард. — Неплохо для конспирации!»

Ровно в двенадцать в «Пивную пену» вошел высокий седоволосый мужчина и направился прямо к столику Рихарда. В руке мужчины была желтая папка. «Он». И тут Рихард узнал в приближавшемся человеке Оскара.

— Ты уже здесь? — издали приветствовал его Оскар. — Рад тебя видеть! Как доехал?

Полицейские за столиками проследили за Оскаром глазами и вернулись к своим сосискам и кружкам. Рихард понял: Оскар показывает, что надо держаться как можно более непринужденно — встретились два старых друга.

Они перебросились несколькими незначительными фразами. Никто за ними больше не наблюдал. Они тоже опорожнили по тяжелой кружке пива. Вышли. Направились в сквер недалеко от бара. Здесь, в тенистой аллее, подслушать их никто не мог.

Оскар спросил, как Рихард устроился в отеле. Рихард рассказал о всех событиях вчерашнего дня, о том, как он не удержался и пошел в Веддинг, Оскар посуровел:

— Ты не имел права туда ходить.

Он посмотрел на Рихарда отчужденно. «Засомневался, можно ли вообще доверять мне такую ответственную операцию, — догадался Рихард. — Он прав, я не должен был ходить. Старик, когда узнает, тоже рассердится. Но я не мог не пойти». И тут же вспомнил и по-новому понял значение последних слов Берзина: «На первом месте у тебя всегда должна быть Родина, а уже потом твои чувства». Да, и Оскар и Старик правы: он не имел права рисковать. Но эта слабость — в последний раз.

— Не повторится, — положил он руку на руку Оскара.

— Не сомневаюсь, — ответил, наконец, Оскар. — Учти: положение чрезвычайно серьезное, хотя обстановка и прояснилась — теперь ясно, где друзья, где враги. Схватка смертельная…

Оскар говорил о бесчисленных опасностях. Однако сам он держался так свободно, так ровен был его голос и спокойны глаза, что даже Зорге удивился: «Вот это выдержка!»

Оскар достал из папки письмо:

— Мы раздобыли тебе отличную рекомендацию во «Франкфуртер цейтунг». Пожалуй, эта газета подходит больше всего. Во-первых, она — одна из крупнейших и влиятельнейших германских газет и имеет обширный круг читателей за границей. Во-вторых, хоть она подверглась общей нацистской унификации и тесно связана с концерном «И. Г. Фарбениндустри», резко враждебна к коммунизму, но все же слывет оплотом либералов, не так криклива и вульгарна, как другие здешние издания. Это избавит тебя от необходимости славословить гитлеровский режим. Есть предположения, что Геббельс сохранит ее как парадную газету для влияния на интеллигенцию. В-третьих, она никогда не имела своих постоянных корреспондентов в Москве, а значит, меньше шансов, что кто-то из ее журналистов видел тебя в Советском Союзе. И в-четвертых — во «Франкфуртер цейтунг» тебя уже знают по шанхайским статьям. Поэтому основную ставку будем делать на нее, хотя позаботимся и о других газетах, чтобы ты имел громкое представительство.

Потом они обсудили, стоит ли Рихарду попытаться вступить в национал-социалистскую партию.

— Старик рекомендовал, — сказал Рихард.

— Но даже сейчас нацисты принимают в партию осторожно и разборчиво, — возразил Оскар. — К тому же нам стало известно, что нацисты прибрали к рукам все досье активистов компартии, заведенные полицией Зеверинга. Там, конечно, есть и твое «дело». Они могут копнуть… Я думаю, целесообразнее тебе получить здесь только аккредитацию газет, а в нацистскую партию вступить уже в Токио. Там это будет менее опасно.

Уже прощаясь, Оскар сказал:

— Больше мы с тобой видеться не сможем. Связь с Центром будешь держать через Инге. Она тебе сегодня снова позвонит. Итак, неделю в Берлине на акклиматизацию, на укрепление нервов, а потом — во Франкфурт.

7

Перед отъездом из Берлина, 9 июня, Рихард передал в Центр: «Положение для меня здесь не очень привлекательно, и я буду рад, когда смогу отсюда исчезнуть. Рамзай».

8

В редакции «Франкфуртер цейтунг» все было добротное и солидное: и само многоэтажное здание, и кабинеты редакторов, и мебель. В обшитых темным дубом помещениях словно бы витал дух основателя газеты банкира Леопольда Зоннемана.

Но сотрудники ее, хотя были отутюжены, сверкали белоснежными манишками, золотыми пенсне и розовыми лысинами, производили впечатление перепуганных мышей. Рихард, прежде чем идти к редактору, побродил по комнатам репортеров и кулуарам, потолкался в кафе, расположенном тут же, на первом этаже. И везде видел шушукающихся по углам, испуганно озирающихся людей.

До него долетали обрывки разговоров:

— …только подумайте: тридцать концлагерей! В Дахау, в Шлезвиге, в Маутхаузене, в Заксенхаузене. В них тридцать тысяч заключенных! У каждого полка СС свой лагерь!..

— …готовится поголовный врачебный осмотр…

— …да, да, в Мюнхене они изуродовали памятник Рихарду Вагнеру — на том основании, что вторая супруга Вагнера была еврейкой!..