Резня в ночь на святого Варфоломея - [13]

Защитой от страстей группировок, от грозящей гражданской войны, от ненасытности вельмож и предприятий иноземцев оставался последний бастион — королева-мать, эта итальянка, столь долго отстранявшаяся от дел, эта полная женщина, отныне неизменно облаченная в траур, который с двадцати пяти лет придавал Золушке сходство с ее очагом. И какой бы неутешной ни сделала ее утрата супруга, Екатерина Медичи, сбросив маску, немедленно явила двору свой подлинный гений. Сын боготворил ее. Он писал в начале каждого своего публичного обращения: «К удовольствию королевы, моей матушки и госпожи, и вполне соглашаясь с ее мнением, повелеваю». Пустые слова. Осыпанная почестями, госпожа Медичи еще чувствовала груз своего купеческого происхождения и слабость перед лотарингскими князьями, с которыми благоразумно старалась не сталкиваться. И хотя у нее были совершенно иные намерения, она предоставила новому правительству в течение нескольких месяцев заниматься преследованием протестантов. Анн дю Бург погиб на костре. Кальвинисты встретили эту жертву со странной радостью. Некоторые пасторы в открытую ликовали: у «новых христиан» появился мученик, «который не был ни разносчиком, ни рабочим, ни монахом-расстригой, ни школяром»! Между тем оппозиция подыскала себе вождя. Подобную роль взял на себя первый принц крови Антуан де Бурбон, король Наварры, личность нелепая, непостоянная, не имевшая никакого престижа; его брат Луи, принц де Конде, охотно его заменял. Этому младшему брату опостылело существование без всякого веса, без власти над кем-либо, без средств. Ему не занимать было храбрости, честолюбия, пыла, великого легкомыслия, прискорбной склонности к любовным безумствам. В его обращении отнюдь не религия сыграла ведущую роль. Взять реванш за несправедливость своего жребия — вот что ему требовалось, найти средство оказаться на равных со своими кузенами Гизами, которым бесстыжая фортуна предоставила первенство в ущерб ему. Лицом к лицу с поборниками Церкви, он взывал к древнему монархическому праву, в силу которого принцы крови могли расценивать иностранных регентов как узурпаторов. «На стороне Лотарингцев были их дела, на стороне Бурбонов традиция. Так сложился лейтмотив религиозных войн».²⁹ Конде оказался почти один-одинешенек среди вельмож в своем желании испытать силу. Гизы опасались его. К концу зимы 1560 г. они решили последовать совету королевы-матери и Колиньи, тогда тесно объединившихся, и, вопреки своей прежней политике, обнародовали Амбуазский эдикт, который упразднял Экуанский. Кальвин провозгласил: «Если прольется хоть капля крови, из нее потекут реки. Лучше бы всем нам сто раз сгинуть, чем стать причиной того, что самое имя христианства и Евангелие окажутся настолько отданы на поругание». Но у себя в Женеве, где Отман написал «Тигра», направленного против кардинала Лотарингского, эмигранты были опасно возбуждены.

Во Франции многие «кадровые» капитаны, оставшиеся без гроша после заключения Като-Камбрезийского мира, искали, кому бы предложить свою шпагу. Англия щедро субсидировала и тех, и других. Королеву Елизавету немало тревожило, что Франция и Шотландия объединились посредством брака Франциска II и Марии Стюарт. Она жаждала к тому же вернуть Кале. Нынче нам известно, что ее посланник Трокмортон был главной пружиной Амбуазского заговора. Поскольку принц Конде не желал, чтобы его роль открылась слишком рано, авантюрист по имени Ла Реноди собрал по его поручению отряд, который должен был захватить Франциска II в Блуа. Переворот вполне мог удасться, и легко вообразить себе чудовищные последствия, которые бы он имел, если бы адвокат д'Авенель, которому Ла Реноди неосмотрительно доверился, не предупредил кардинала Лотарингского. А это привело к тому, что заговорщиков схватили близ Амбуаза, где нашел убежище двор, а затем состоялась массовая казнь. Отец тогда восьмилетнего Агриппы д'Обинье заставил своего сына любоваться повешенными на зубцах стены.

— Дитя мое, — сказал он, — ты не должен щадить своей головы, чтобы отомстить за этих достойных вождей. Если ты пожалеешь себя, заслужишь мое проклятие.

«Эта сцена, — писал Луи Мадлен, — достойна пристального внимания. Здесь видится то ужасное будущее, которое Франция получила на полвека».

Канцлер Оливье скончался от горя. Екатерина Медичи преуспела в том, что назначила его преемником Мишеля де Лопиталя, последовательного врага фанатизма и твердого защитника интересов государства. В течение нескольких месяцев чаша весов снова склонилась к либерализму. Роморантенский эдикт, творение королевы-матери, на словах осуждавший сторонников Реформации, позволил им избежать инквизиции, которой требовали гизары.³⁰ Были созваны Генеральные Штаты. Но жестокие сцены множились по всему королевству. В Лионнэ, в Дофинэ, в Провансе католики и протестанты уже истребляли друг друга под руководством людей, равно решительных и кровожадных. И если Колиньи поддерживал политику Екатерины, то Конде подстрекал к новым заговорам.

Теперь Гизы могли перейти к репрессиям и позаботиться о гибели кальвинистских принцев крови. Призванные в Орлеан, король Наваррский и принц Конде были арестованы. Одного собирались умертвить тайно, другого возвести на эшафот. В последний миг колебания Франциска II спасли жизнь Антуана. Его брат, представший перед судебной комиссией, ждал смертного приговора. Однако не он выбрал свою смерть, это сделал ребенок, раздавленный тяжестью королевского венца. 5 декабря 1560 г. Франциск II скончался, и Екатерина Медичи, ублажив, запугав или перехитрив всех власть имущих и все партии, сделалась главой правительства. «Она вознеслась до первого ранга шагом столь рассчитайным и движением столь изящным, что даже движение воздуха не выдало ее перемещения».