Резиновое солнышко, пластмассовые тучки - [9]

Самое смешное заключалось в том, что на третьей парте, за Генкой и Верой, восседал в гордом одиночестве Дима Сомов, которого за его футболку «Dimmu Borgir» называли еще Димма Сомов. У Сома были свои тараканы в голове, он слушал black-metal и однажды заявился в школу с перевернутым крестом на шее, вызвав любопытство учеников и панику учителей (Вера в тот день назвала Сома антихристом и пообещала такие муки в аду, что, слышавшему все, Генке стало за Сома страшно). Учителя требовали, чтобы Димка выбросил куда-то свой крест и подстригся; в итоге все пошли на компромисс — креста Сом больше не носил, но и стричься не стал. С тех пор Сомова упорно считали сатанистом; он сам этому способствовал, бросая в народ странные цитаты, про которые никто ничего не знал откуда они. Все думали, что это отрывки из каких-то сатанистских сочинений. Святую Веру Сом почему-то презирал особенно и издевался над ней совсем не изящной внешности, всегда носила длинные бесформенные платья из грубой материи, цвета, приближенного к хаки. Презирал так изощренно, что даже, привыкший к жестокости Кича, отмечал, что Сом порой перегибает палку. Димка Сомов называл Веру не иначе, как Кэрри. Она не читала Стивена Кинга, поэтому стильное заграничное имя ей, наверное, даже льстило.

— Слышь, Кэрри, — говорил Сом в маячившую впереди мясистую спину, — знаешь, я вчера Библией подтерся… — и Сом зачем-то уточнял. — Новым Заветом.

Мясистая спина вздрагивала. Святая Вера оборачивалась и, сопя ноздрями, испепеляла Сома взглядом.

Он же делал невиннейшее лицо и продолжал, разведя руками:

— Нет, ну а что мне было делать? Срать хочется, умираю, а в рюкзаке, кроме Библии, — никакой макулатуры. Ну я и взял немножко нагорной проповеди… как думаешь, не грех?.. Не, если грех, ты скажи, я помолюсь, там того говна всего ничего… Не, ты скажи, че ты молчишь…

Поначалу Вера бесилась, потом стала игнорировать Димку, но он, придумывавший каждый раз что-то новое, все равно умел вывести из себя…

Класс гудел, как улей. Учитель все не приходил, и Генка, стараясь ничем не привлечь к себе внимание, стал наблюдать краем глаза кто чем занимается.

Святая Вера склонилась, жуя, над очередным выпуском «Сторожевой башни». Статья называлась «Хочешь ли ты быть рядом с Отцом?» Зная, какого Отца имеют в виду, Генка отвечал однозначно: не сейчас. Сомов, натянув наушники и растянувшись на парте, ушел в мир зла и насилия. На соседнем ряду Ева и Кристина, изобразив заинтересованность на милых мордашках, слушали разрывающегося от эмоций Игорька, который носил серьгу в ухе и розовые очки, и поэтому считал себя неотразимым. Черненькая Ева и вечно красившаяся то в блондинку, то в рыжую, Кристина по праву считались самыми красивыми девочками класса; обе были законодательницами женской школьной моды и у обоих было, по слухам, полно парней, начиная от шестнадцати лет и папиной машины — и по возрастающей. Шумный Игорек, клеившийся то к одной, то к другой, пролетал со своими розовыми очками, как фанера над Атлантическим океаном. Это было очевидно всем, кроме него. Подошедший к парте девчонок, Кича задумчиво кивал, пытаясь выловить в монологе Игорька паузу, чтобы тут же толкнуть какую-то свою телегу. Генка побродил взглядом по партам: кто читал, кто рисовал что-то в учебниках, но в основном все разговаривали. Более остальных Генку интересовали вторая и третья парта первого от окон ряда. За второй маячила лысая смуглая и раскосая морда Мамая, или Михея, или просто Миши Мамаева. Рядом сидел Серега Друг — существо, не смотря на доверительную фамилию, необычайно злобное и подлое. Друга знала вся школа — он торговал травой и продал бы в рабство собственную семью, найдись только покупатель. Это был человек, способный, напоив вас, продать ваши почки на черный рынок — связи у него (Генка подозревал) имелись и для этого. За третьей партой сидел Женя Петров по кличке Экскаватор и Кича, который сейчас подошел к девчонкам. Экскаватор тупо смотрел в окно, а вот Мамай с Другом глядели в сторону Генки, явно что-то замышляя.

Генка снова закопался в свой учебник, чувствуя, как внутри все холодеет. А может, они не на меня смотрят, подумал Гена с надеждой, может, на Сома… Он почувствовал, как в шею кольнуло что-то мокрое, оказавшееся наслюнявленным шариком из бумаги, и стало ясно, что смотрели они именно на него. Генка похолодел еще сильнее и зарылся в учебник глубже. Следующий шарик попал Гене в бровь и Друг, загоготав, проорал:

— Почти в яблочко!

— Цель: Какашка! — поддержал его Мамай и, имитируя звуки наводки ракетной установки, выстрелил в Генку, но промахнулся и крикнул:

— Казашка, если я щас не попаду, ты выгребешь тако-о-ой пизды… — и они с Другом одновременно подняли стволы своих трубочек из-под шариковых ручек.

Стреляли они в течении пяти минут, потом прозвенел звонок на перемену. Генка тут же вскочил и пошел к двери, стараясь выскользнуть незаметно, но случилось то, чего он боялся — Мамай заорал ему в спину: «Какашка, сюда!»

Генка медленно остановился, и, еле сдерживая унизительную плаксивую дрожь в голосе, пропищал:

— Зачем?

— Бля, сюда иди, мутант! Пока я добрый.