Резидент «Черная вдова» - [8]
Бывший завмаг вытащил из брючного кармана пистолет, достал из ствола обрывок папиросной бумаги, положил на стол и прикрыл ладонью.
— Начальники, которые не знают местного языка, естественно, отдаляются от населения. Незнание национальной культуры, традиций восполняется высокомерием и презрением. И это презрение, пренебрежение к местному люду передается не только подчиненным, но и их челяди, разным прихлебателям. А от них подрастающему поколению. Вот и образуется глубочайший ров между народами. И это отчуждение мы должны использовать. Пока курится хоть слабый дымок шовинистического высокомерия, будет полыхать и огонь национального самосохранения, самозащиты местного населения. А это значит, что первые будут обвинять вторых в национализме, хотя и провоцируют его сами, а вторые будут винить первых в шовинизме. Обе стороны недовольны друг другом. Вот на этом-то стыке, на этом болевом шве, который и знаменует взаимоотношения между нациями, и надо процветать, как на неисчерпаемо благодатной почве. Всегда можно найти поддержку. А эти противоречия пустили глубокие корни во всех областях, даже в исторической науке. Вон что пишет профессор Ключевский — а ведь это образованный человек и вроде не лишенный общей культуры — в своих сочинениях по истории, когда касается малых народов: они-де туземцы. Туда, в эту темную туземную яму сваливает, как мусор, и народы с древней культурой, в том числе и финнов. Вот вам образчик стереотипа мышления, порожденный высокомерием, чувством превосходства, которое ему вдолбили, еще когда он ползал на четвереньках. Можно представить, как въелась в поры интеллигенции грязь высокомерия и шовинизма. А что уж говорить о мещанах и обывателях, которые свою серость, тупость, ничтожество и неудачливость компенсируют (а другим-то нечем) высокомерием, чванством перед другими народами. Для них, как, впрочем, и для большинства интеллигенции, высокомерие — единственное, пожалуй, средство, чтобы почувствовать себя еще значимым человеком в обществе, — словом, личностью. Именно в этом некоторые находят для себя целительное средство, лекарство, что ли, от моральной болезни, ничтожного существования. Видят в этом последний сучок, за который еще есть шанс зацепиться, утешая себя, что есть нацмены, которые все хуже его или которым еще хуже, чем ему.
Иначе говоря, народ, впитавший с молоком матери чувство превосходства над другими народами, пожинает на ниве межнациональных отношений только один урожай — ненависть со стороны тех, над кем он возвышается как феодал над вассалом, и искреннее презрение тех народов, которые не входят в это государственное «содружество».
— Для нас, разведчиков, — продолжал Иохим Тенцер, — все межнациональные раздоры — сущий клад. И в ближайшие годы в этой сфере не шелохнется ни одна травинка-былинка к улучшению, к уменьшению раздоров. Ведь вся история России написана с позиции великорусского шовинизма, с позиции этой колониальной империи, и истоки малых народов извращены, перекручены, как грязные половые тряпки, которыми отмывается темный, кровавый фасад здания царского государства. И ее, эту шовинистическую историю, впитали, как губка, здравствующие поколения, которые не сойдут с исторической сцены еще не одно десятилетие и после того, как объективно перепишут всю историю Российского государства. А когда еще это будет?! — Тенцер махнул рукой и ухмыльнулся. — Скорее всего тогда, когда собаки — закаркают, а вороны — залают. Так что благодатной обстановки для работы на наш век хватит. — Он встал и подал бумажку своему собеседнику: — Это новый шифр. Им будете сообщать сведения в Казань, на Дальне-Архангельскую, 17. Работайте под именем Михаила Тряпкина. Документы у вас исправные. Сам черт не подкопается. Концы твои от моего магазина я отрубил напрочь. Так что действуй спокойно, расторопно и обдуманно.
Двойник закурил, сел у окна и взглянул на улицу. Солнце уже закатилось за край земли, и горизонт на западе побагровел, точно вобрал в себя разом всю дневную жару. На самом дне неба стелились, как розовые полупрозрачные накидки с неровной бахромой, перистые облака. А значительно ниже их нависли над Камой пепельно-косматые дымки, которые вдали у леса сливались в пышные облака. Они, как тучи грязной ваты, все больше расстилались в пространстве, плотно прикрывая землю от светящейся блеклым светом выси. Быстро вечерело.
Хозяин дома зажег трехлинейную керосиновую лампу, и мрак, незаметно заполнивший было все помещение, отступил. Но свет был зыбким, и мрак быстро начинал гнездиться по углам, навевая тоску.
Тенцер подошел к столу и склонился над лампой, прикуривая папиросу. Свет теперь падал на его лицо снизу, и Двойнику показалось, что он мгновенно постарел: так исказилась его физиономия, когда, как на негативе, выступили все складки, морщины, набухшие вены на лбу и шее, тяжелые набухшие веки, выпуклые, плотно сжатые губы, тени под глазами. И Тряпкину вдруг подумалось: монстр он или Черная вдова? От этой мысли Двойник съежился. Кто бы он ни был — надо точно исполнять все его приказы. Вроде доволен пока мной. А там видно будет.
