Лена так и стояла посреди палатки, безвольно опустив руки.
— Вы сопровождающий? — Он не обращал ни малейшего внимания на суету, которая началась здесь с его появлением. Бегали санитары с носилками, перекладывали раненых, уносили их. Человек был уверен, что все делается правильно, а суета и беготня и есть порядок. — Почему больной лежит, там, отдельно? Инфекционный? Что вы молчите? Вам плохо?
Лена покачала головой:
— Он… Он…
Человек нахмурился:
— Давно?
— Час назад. Я ничего не могла сделать. Ножевое проникающее. Сердце задето. Надеялись на специализированную помощь там, дома. Не выдержало сердце…
— Куда же я его дену? У меня санитарный борт, а не катафалк, знаете, — еще больше нахмурился человек. — Ладно, пойду с пилотами пошепчусь. Есть у них один закуток…
Лена опустошенно глядела на выжженное поле с мертвой травой, бетонную полосу аэродрома, над которой висело блеклое, сухое небо.
Ей не могло прийти в голову, что эти часы в пекле палатки свалились на них по чьей-то воле. Война… Но почему ее раненые прятали глаза? Прощались сухо и коротко. В чем они винили ее? Чего не могли простить?
Подняты на руки последние носилки, сплошь укрытые простыней. Гитара тихо пропела струнами, будто кто-то вздохнул, упала на землю.
— У вас спирт найдется? — вдруг спросила Лена.
Человек внимательно посмотрел на нее. Потом кивнул:
— Принесу. — Он пошел за последними носилками к самолету. Следом санитары тащили рюкзаки и чемоданчики — вещи эвакуированных.
— Лена… — услышала она за спиной голос Демченко. — Я тебе хотел сказать…
— Не надо, Гриша, — устало проговорила она. — Я привыкла, что все больные проверяют на медсестрах — могут ли они еще нравиться женщинам.
— Лена!
— Отстань, Гриша, — протяжно, с мукой в голосе сказала она.
«Вот как оно все повернулось! — тупо думал Демченко, ковыляя на костылях к самолету. — Молодец, Лена. Держалась хорошо. Хотя все поняли, что у них произошло там в углу. Потому и завелись… Ножевое ранение — я же слышал об этом случае! Молодой солдат из третьей роты. Стоял на посту. Подошел афганец без особых примет — чалма, накидка… Что-то спросил, сказал наивно обидное про советских. Солдат принялся объяснять задачи Апрельской революции и для чего мы здесь… Присели, солдат рисовал карту мира на песке, тот соглашался, хлопал по плечу, потом — нож под лопатку… Взял автомат, подсумок. Как втолковать нынешним молодым, что нельзя разговаривать с посторонним на посту, даже если он идет к тебе с пением «Интернационала»! Так уж их воспитали — трудно поверить пацанам, как обыденны на войне предательство и подлость, именуемые в обиходе противника «военной хитростью». Не прав был наш санитар, когда стоял предо мной после магазина живым укором армейским порядкам, не признающим исключений. Лучший способ остаться живым на войне — исполнять приказы точно и следовать уставу!.. Надо бы сказать это Коле…»
Он остановился. Нет, нельзя возвращаться. Лена подумает… Мужчина должен уходить сразу.
…Вертолеты пришли в гарнизон к вечеру. Генерал готовился к отлету. Он беседовал с провожавшими его командирами, когда из подрулившей «вертушки» на руки выпрыгнувшего первым солдата из двери выпала Лена. Следом выскочил второй, поправил пилотку, огляделся — и они повели ее, придерживая под руки стороной, по краю полосы, подальше от офицеров. Лена шла в распахивающемся халатике, размазывала по щекам тушь и все норовила погладить по волосам то одного, то другого, сбивая их пилотки:
— Ребята!.. Какие вы ребята… Я для вас, слышите? Все!.. Любой ценой, слышите?.. Любой ценой…
Генерал отвернулся, брезгливо дернул щекой:
— Эту… пьяную уволить из армии немедленно. Отправить домой завтра. Позаботьтесь, чтобы там, куда она вернется после героических афганских будней, знали причину ее увольнения. Начальнику госпиталя объявляю предупреждение о неполном служебном соответствии.
Демченко писал Лене трижды на адрес госпиталя. Письма вернулись с пометкой: «адресат выбыл». Он написал в канцелярию. Ответ содержал формулировки, поразившие Григория. Больше он Лену не искал.
