Ревущие сороковые - [9]

— Что же это вы, товарищи, делаете? — грозно заговорил он. — Какие-то дурацкие «китобайки» придумали. От пингвиновцев чертовщина по флотилии гуляет. Вы нам не гарпунеров готовите, а каких-то суеверных переска-зывателей Библии.

— Мы предупреждали Михаила Демьяновича: Ула Ростад в учителя не годится. Он человек старого покроя. И держится не по-рабочему, а фон-барон какой-то: китобоя в слугу превратил и без бога ни шагу. Отзовите старика к себе на китобазу. Он скоро не только Ветхий завет будет пересказывать, а псалмы запоет.

— Но-но… не преувеличивайте, — остановил парторга Стайнов. — Отзывать Ростада мы никуда не будем, но вас обязываем обезврежи-вать старика. Заставьте коммунистов посещать его собеседования, а потом соберитесь отдельно и разоблачайте религиозные бредни. Отделяйте шелуху от полезного. Ясно?

Капитан «Пингвина» Павел Анисимович Сыретинский, услышав эти наставления, недовольно покрутил головой и обратился ко мне:

— Поняли, чего от нас требуют? С сего дня будьте любезны посещать беседы Ростада. Считайте это общественным поручением.

Сыретинский мог бы стать хорошим капитаном, если бы его не одолевали чрезмерная осторожность и непонятная робость перед начальством. Вышестоящим он всегда говорил только «есть» и «добро», даже когда следовало сказать твердое «нет». Вид у него при этом был какой-то виноватый, словно он не надеялся надлежащим образом выполнить то, что ему велели. За эту черту и какой-то запущенный вид мы втайне презирали Сыретинского, но не выказывали своего отношения — все же он был вдвое старше каждого из нас и годился нам в отцы.

ПОД ЗВЕЗДАМИ ТРОПИКОВ

Первые дни, радуясь теплу, мы вытаскивали из чемоданов майки, плавки и в свободные часы ложились на открытую палубу, подставляя солнцу то спину, то живот.

Не прошло, однако, и недели, как духота и жара стали донимать нас. Пришлось срочно натягивать тенты и прятаться под ними от палящего солнца. Но что придумаешь для машинной команды? Внизу, у лязгающих механизмов и котлов, жара доходила до шестидесяти градусов. Кочегары и машинисты выбирались наверх, черпали брезентовыми ведрами забортную воду и обливались. Но этот душ мало приносил облегчения: океанская вода была такой же теплой, как воздух.

Мы попали в зону штилевой погоды. Порой казалось, что перед нами не зеленоватые воды океана, а расплавленное бутылочное стекло, поверхность которого затянута неразрывной пленкой. Только форштевни наших судов с едва слышным звоном резали ее, отваливая в стороны лоснящиеся пласты.

Яркий тропический день угасал мгновенно. Смена красок на небосклоне продолжалась всего лишь несколько минут, сразу все заволакивала бархатистая тьма.

Вечером рассекаемая форштевнем вода вдруг загоралась нежно-голубым пламенем и вихревым, искрящимся потоком уходила за корму, где, крутясь, разливалась длинной молочной полосой.

В душных каютах и кубриках невозможно было заснуть. Мы вытаскивали матрацы, расстилали их на верхней палубе и, не укрываясь даже простынями, наслаждались ночной прохладой.

Над нами уже сверкали звезды южного полушария. Лежа, мы глядели на них и угадывали их названия:

— Вот, конечно, Южный Треугольник. Там Центавр… Ворон, Дева, Чаша… А это Южный Крест. Вот он какой!

Почему-то представлялось, что Южный Крест светится по-иному и главенствует в ночном небе, а он прост: обычный ромб, скромное сочетание из неярких звезд. Здравствуй, незнакомец! Сколько о тебе поэты писали стихов! Может, и я что-нибудь сочиню, только указывай нам верный путь.

Для штурманов такие поиски полезны. Нам надо быстро и безошибочно находить ночные светила.

Здесь же, на палубе, шла «травля»: рассказывались всякие забавные истории. Некоторые «травили» столь вдохновенно, что невольно брало удивление: откуда такое могло прийти в голову? А между тем явная небылица начинала казаться правдой.

Говорят, что многие люди обретают характер еще в детстве или юношеском возрасте и потом почти не меняются до старости. Какой возраст больше всего повлиял на человека, нетрудно определить по его повадкам и увлечениям. Если с этой точки зрения пришлось бы рассматривать характер нашего старшего механика Гурия Трушко, то стало бы ясно, что он не может выйти из возраста любознательного мальчишки, влюбленного в технику. Гурия Никитича соблазняла всякая техническая новинка, он готов был копаться в механизмах с утра до вечера. Кроме того, он никогда не терял вкуса к мальчишеским проделкам и мистификациям, хотя ему уже давно перевалило за тридцать пять.

Лежа вот так на палубе, он вдруг рассказал, как долго ухаживал за своей Людмилой и не мог определить: годится она ему в жены или нет.

— Служил я тогда в управлении Балтийского пароходства. Бывало, специально минут на пять раньше заканчивал работу и ждал ее у гардеробной. Но как только замечу Людмилу — давай с озабоченным видом на часы смотреть. Она, конечно, спрашивает: «Опять, Гурушка, торопишься?» — «Да, отвечаю, занят, некогда». — «Подожди, — просит она, — я с тобой хоть на улицу выйду».

Бывало, жду, жду Людмилу, а она нарочно не спеша боты надевает, шарфик брошкой закалывает, волосы у зеркала под шапочку заправляет. Другой бы взял пальто и подал ей, а я — никогда! Стыдно раболепствовать перед девчонкой. Стою как дубина, курю и, злясь, думаю: «Нет, такая копуха не по мне».