Ревущие сороковые - [17]

— Мне трудно объяснять… мало знаю русские слова… только для простой разговор.

— Я сейчас устрою переводчика, — сказал старпом. — Приведу Улу Ростада. Он сегодня в' веселом настроении: получил приятные вести из дому. Ямайским ромом угощал.

Черноскул сходил за стариком и привел его в кают-компанию. Ула Ростад был навеселе. Увидев соотечественника, он вытащил изо рта трубку и захохотал:

— Где вы выкопали этого гостя? Хаугли вам наговорит! Он наш, финмаркенский. Его как короля величают — Сигге Восьмой. Парень немного не в себе, всегда на восьмом ките срезается…

Я хотел остановить старика, намекнув ему, что Сигге Хаугли немного понимает по-русски, но он махнул рукой.

— Пусть знает, что о нем думают солидные люди, а не ободранцы, не будет вести себя как зачарованный. Видите ли, ему богатства не надо! А мог бы попасть в компаньоны к Хел-ланду. Слишком строптив, а таким дороги не бывает. Так что ж ты хотел рассказать, Сигге Эйт? — обратился Ула к смущенному соотечественнику.

Тот ему что-то долго по-норвежски объяснял.

— Ага, — наконец понял старик. — Это и мне интересно: таких подробностей я не знал. Слушайте, помидорчики мои, вот еще одна поучительная история. Не всякому дано быть гарпунером. На нашем деле не трудно свихнуться.

Ула Ростад, уточнив кое-что с Хаугли, начал переводить его рассказ с норвежского на русский. Вот что я запомнил и записал:

«Сигге восемь лет плавал матросом, марсовым, рулевым, боцманом, штурманом и помощником гарпунера. А к гарпунной пушке его не подпускали. Только по настоянию старого Лун-дэ — того Лундэ, который первым плавал со знаменитым изобретателем гарпунной пушки Свеном Фойном! — были приняты три тысячи крон и было сделано исключение для Хаугли. Перед отплытием в Антарктику старик Лундэ вызвал к себе Сигге и при внучке пообещал: «Если вернешься дипломированным гарпунером, то получишь в жены Ригмур и в приданое карту, которую составляли дед и отец. В ней помечены главные пути китовых стад к океанской похлебке. Старайся, Сигге, не спеши, стреляй только тогда, когда почувствуешь, что убьешь наповал. А Ригмур будет ждать и готовиться к свадьбе».

По существовавшим правилам, диплом мог получить только тот, кто без промаха убивал подряд десять китов. Животных выбирал не экзаменуемый, а экзаменатор.

Первый раз они охотились невдалеке от земли принцессы Рагнхильды. Экзаменатор подбирал для Хаугли пуганых китов, к ним просто не подойдешь. Но Сигге за три дня ухлопал шестерых, ни одного не упустил. Четвертый день выдался холодным. В тумане китобоец набрел на стада финвалов. Бочкарь заорал: «Вижу конунга… на спине два плавника!»

Норвежские китобои верят в то, что китовые стада имеют своих предводителей. У этих вожаков, в отличие от простых китов, на спине не один плавник, а два. Хаугли показалось, что впереди действительно плывет такой конунг: в волнах показывалась темная спина и два плавника.

Экзаменатор приказал Сигге взять конунга на прицел и пообещал: «Если удастся ухлопать вожака, то получишь диплом с отличием».

Затаив дыхание, Хаугли прицелился и выстрелил. Он видел, как гарпун вонзился чуть ниже плавника, потом случилось уму непостижимое: второй плавник вдруг отделился и стал двигаться в сторону. Оказывается, это был не предводитель стада, а крупная самка, плывшая бок о бок с китенышем. Граната взорвалась рядом с ее сердцем. Китиха забилась и перевернулась брюхом вверх. Из ее сосков струями выбивалось молоко…

В этом месте Ула Ростад отвлекся от перевода и пояснил:

— Китята на воде не могут сосать матерей подобно телятам на суше, потому что у них нет мягких губ. Когда китенок проголодается, он складывает язык трубочкой и так обхватывает им сосок матери; чтобы соленая вода не попала ему в рот. Больше ничего не надо делать малышу, мать сама впрыскивает молоко в пасть.

Раненой самке, видимо, померещилось, что она кормит китенка. Мышцы ее конвульсивно сжимались, и струйки молока расплывались в воде. Для китобоя нет более постыдного поступка, чем убийство кормящей матери. Спексиндер сильно расстроился и закричал: «Где у тебя были глаза? Разве трудно отличить одного фин-вала от двух?»

Осиротевший глупыш вертелся около матери и носом тыкался в складки ее брюха, залитые молоком. На него без жалости невозможно было глядеть. Экзаменатор обозлился и заорал: «Сигге, дьявол тебя раздери, не стой пнем, доканчивай сосунка! Все равно пропадет без матери».

Боцман зарядил пушку, а Сигге вновь приник к прицелу. Руки у него дрожали. Выстрел получился неточным: гарпун пролетел мимо малыша, хлестнув его лишь линем. Но линь хлестнул так, что на спине китенка треснула кожа и остался белый след.

«Вон с гарпунерской площадки! — заорал на Сигге спексиндер. — Тебе коров доить, а не за китами охотиться».

Так на восьмом финвале на сосунке-несмышленыше был сорван экзамен.

Сигге не вернулся весной на родину, ему было стыдно без диплома показаться на глаза Ригмур и ее деду. Он остался в Кейптауне, работал грузчиком в порту. На другой год ему вновь не посчастливилось: восьмым китом оказался быстрый и увертливый сейвал. Сигге гонялся за ним больше четырех часов. Уже начало темнеть, поднялась волна, когда он настиг его. Гарпун, правда, нашел цель, но угодил в такое место спины, что удар получился скользящий… Сейвал ушел, а с ним ушла и надежда стать гарпунером. Спексиндер посочувствовал, но экзамен прервал: «Начнешь с первого кита в будущем сезоне».