Революция. Книга 1. Японский городовой - [43]

— Он сказал: «Это очень странный подарок, я даже не знаю, добром или злом отплатил тебе спасенный». И заметил, что я пойму это со временем.

— Негус негести — умнейший человек, — задумчиво сказал Мубарак.

— Может быть, вы тогда расскажете мне, что такое этот скорпион? Я же вижу — это не просто фигурка из металла.

— Вы же исследователь и поэт, господин Гумилев. Неужели поэту и исследователю не интересно узнать все самому, как советовал мудрый негус? И еще — неужто вы подумали, что я желал вам зла? Вы все-таки спасли мне жизнь.

Гумилев молчал.

— Я могу сказать, что сам знаю о скорпионе чрезвычайно мало. Но вам он, несомненно, пригодится. Вы — человек, которому нужна удача, причем удача в добрых делах. А уж как обернется эта удача и как обернутся добрые дела — это уже неведомо никому.

— Благими намерениями вымощена дорога в ад, не так ли? — хмыкнул Гумилев.

— Я знаю это выражение, но здесь оно не совсем подходит. Мы же не знаем, в ад ли ведет эта дорога, и есть ли вообще ад… Вы сказали, что держите путь в Харар?

— Да, а потом — дальше.

— Дальше — места странные и, я бы сказал, довольно опасные. Вы смелый человек, господин Гумилев.

— Я так не считаю, господин Мубарак. Во время описанных мною событий я пару раз едва не намочил, простите, штаны.

— Но ведь не намочили?! — хитро подмигнул старик. — Кстати, будете в Хараре — навестите тамошнего правителя. Дадьязмач Тафари Маконнын — человек, которого ждет большое будущее. Я слышал о таком предсказании. Сейчас он совсем еще молод, но молодость — порок, который проходит сам собою и весьма быстро. И опасайтесь демонов.

Гумилеву показалось, что он ослышался.

— Что вы сказали?

— Я сказал: опасайтесь демонов, — самым серьезным тоном повторил Мубарак. — Пустынные места всегда опасны тем, что там могут обитать демоны.

— Это сказки, — улыбнулся Гумилев. — Демонов никто не видел.

— Кто же мог увидеть их в пустынных землях? На то это земли и пустынны. Там никто не живет.

— Но путешественники…

— … А кто вам сказал, что они оттуда возвращаются, чтобы затем рассказывать?! — спросил старик.

* * *

Наутро выяснилось, что размытый дождями путь до сих пор не исправлен, больше того — на его починку потребуется минимум восемь дней. Желающим предложили вернуться в Джибути, с чем и согласились все, кроме Гумилева, Сверчкова и турецкого консула. Соображения были совершенно меркантильными: на станции Айша жизнь стоила много дешевле, чем в Джибути. Мозар-бей остался из чувства товарищества, кроме того, у всех троих была смутная надежда каким-нибудь образом добраться до Дире-Дауа.

Вчерашняя встреча с Мубараком так и закончилась непонятным разговором о демонах, населяющих пустынные земли, и Гумилев решил своим спутникам ничего не рассказывать.

На другой день из Джибути прибыл поезд с инженерами и чернорабочими для починки пути. С ними же приехал и курьер, везущий почту для европейцев, живших в глубине страны. К этому времени уже выяснилось, что путь испорчен на протяжении восьмидесяти километров, но что можно попробовать проехать их на дрезине. После долгих препирательств с главным инженером удалось достать две дрезины: одну для людей, другую для багажа. С компанией Гумилева поместились ашкеры-охранники и пресловутый курьер.

Дорога оказалась в самом деле весьма трудной. Над промоинами рельсы дрожали и прогибались, местами приходилось слезать с дрезины и идти пешком. Солнце палило так, что руки и шеи через полчаса покрылись волдырями. По временам сильные порывы ветра обдавали сидевших на дрезинах путешественников тучами пыли. Абиссинцы, однако, не унывали и пели, работая рычагами.

— Что они поют? — спросил Коленька.

— Если примерно перевести, то следующее:

Менелик сказал: «Седлающих мулов и коней,

Чтобы следовать за мною,

И остающихся в доме моем люблю.

Пусть живут подобно Аврааму,

Не хочу, чтобы они умирали».

Авраам был хорошим человеком,

Пятьсот лет проведшим в палатке.

Да живет и наш негус, как Авраам!

Ведь и звери любят своего старшего.

Харраритов, амгарцев, арабов,

Сомали, галла, шангале —

Всех собрала сила нашего отца Менелика.

— Как, однако, они любят своего правителя.

— Он того полностью заслуживает, — сказал Гумилев. — К сожалению, неизвестно, жив ли он сейчас… На него и раньше многократно покушались, как часто бывает с добрыми и умными людьми, оказавшимися на вершине власти. В Аддис-Абебе мне рассказывали ужасные вещи. Императору дали яд, но страшным напряжением воли, целый день скача на лошади, он поборол его действие. Тогда его отравили вторично уже медленно действующим ядом и старались подорвать бодрость его духа зловещими предзнаменованиями. Для суеверных абиссинцев мертвая кошка указывает на гибель того, кто ее увидит. Каждый вечер, входя в спальню, император находил у постели труп черной кошки. Потом однажды ночью императрица Таиту объявила, что после внезапной смерти Менелика правительницей становится она, и послала свою стражу арестовать министров. Те, отбившись от нападавших, собрались на совет, потом арестовали Таиту и объявили, что Менелик жив, но болен, и видеть его нельзя.

— И с тех пор никто не видел негуса?! — удивился Коленька. — Но как такое возможно?! Представляю, если бы у нас в России народ не мог видеть государя…