Революция 1917 года и борьба элит вокруг вопроса о сепаратном мире с Германией (1914–1918 гг.) - [51]

Это хорошо понимали противники большевиков из числа социалистов. 7 ноября их представители – меньшевик М.И. Скобелев и народный социалист Н.В. Чайковский – посетили в Петрограде посла Великобритании Бьюкенена. Скобелев и Чайковский утверждали, что войск для свержения Совета народных комиссаров у них достаточно, поскольку армия большевикам не сочувствует, а только хочет мира. И если новое социалистическое правительство, сформированное без участия большевиков, пообещает мир, оно получит поддержку страны. В этой связи Скобелев и Чайковский просили Бьюкинена о том, чтобы союзники заявили о своей готовности обсуждать с небольшевистским правительством России условия мира. Однако британский дипломат ответил отказом, объяснив, что после всех принесенных союзниками жертв, преждевременный мир, в котором нет никаких гарантий на будущее, для них неприемлем[519].

Сразу после этого эсеры оставили мысль о вооруженном свержении советской власти. 7 ноября эсер П.Б. Шаскольский из Пскова по прямому проводу сообщил в Ставку о том, что Комитет спасения Родины и революции решил принять другой («несиловой») план: считать «Лужский кулак» ликвидированным, сосредоточив «здоровые» части вдали от большевистских центров[520].

Большевиков же позиция западных дипломатов могла только вдохновить. Тем более что среди представителей Антанты имелись те, кто сочувствовал советской власти. В России в это время находилась миссия Американского Красного креста, приехавшая ещё в июле 1917 года. Она состояла из людей американского банкира Моргана. Фактическим главой миссии являлся полковник Уильям Бойс Томпсон, горнопромышленник, заинтересованный в природных ресурсах Сибири. Его правой рукой стал подполковник Рэймонд Робинс, бизнесмен и политик левого толка, в свое время помогавший русским революционерам собирать деньги в Америке. Переводчик миссии – выходец из России Александр Гомберг (1887–1939) – был земляком и друг Троцкого. Младший брат Александра Гомберга, Сергей Семенович Гомберг (он же – Зорин, 1890–1937) тоже дружил с Троцким и вместе с ним в мае 1917 года вернулся в Россию, а потом вступил в партию большевиков. Через братьев Гомбергов и были налажены контакты между американцами и большевиками.

Томпсон и Робинс сразу выступили за поддержку Советского правительства. «Давайте сделаем их нашими большевиками», – вот в чём состояла идея Томпсона[521], которой он старался увлечь американских дипломатов. Первыми откликнулись на неё военные представители США: американский военный атташе полковник Вильям В. Джадсон, майор Томас Д. Тэтчер, майор Ален Уордвелл. Правда, посол Соединенных штатов Френсис был далек от симпатий к Ленину и Троцкому. Однако он дал разрешение Томпсону и Джадсону посетить Смольный. Джадсон имел сорокапятиминутную беседу с Троцким. Затем с Троцким встречался Робинс.

Троцкий контактировал и с французами. У них за поддержку большевистского правительства рьяно выступал атташе при Французской военной миссии в Петрограде капитан Жак Садуль. Это был весьма влиятельный человек, имевший прямой выход на министра вооружений Франции Альберта Тома, которого он регулярно информировал о событиях в России. Встреча Садуля и Троцкого состоялась 5 ноября 1917 года. Они долго беседовали, причем большевистский нарком иностранных дел пригласил француза приходить каждый вечер[522].

Цель союзников заключалась в том, чтобы использовать большевистскую Россию против немцев. Однако солдаты поддерживали Ленина, прежде всего потому, что связывали с ним надежду на мир. Между тем немцы не спешили реагировать на ленинский Декрет о мире. Обратиться же напрямую в Берлин советское правительство не хотело – ведь их и так называли германскими ставленниками. Оно решило использовать как передаточную инстанцию Духонина. 7 ноября генерал получил предписание Совета Народных Комиссаров о немедленном вступлении в предварительные переговоры с противником о перемирии.

Духонин сразу сообщил об этом военным представителям союзников при Ставке, потребовав от них как можно быстрее доложить своим посольствам и получить четкий ответ. Впрочем, западные послы о большевистской инициативе уже знали. Ведь в тот же день советский наркомат иностранных дел отправил ноту послам Англии, Франции, США, Италии о том, чтобы считать декрет о мире официальным предложением немедленного перемирия на всех фронтах. Ответа, однако, не последовало. Совещание дипломатов Антанты в посольстве США решило на ноту НКИД о перемирии не отвечать[523].

Молчание Запада, безусловно, придало уверенности народным комиссарам. Поздно вечером 8 ноября Ленин, Сталин и комиссар по военным делам Крыленко потребовали Главковерха к прямому проводу. Духонин ответил по аппарату, что он также считает «в интересах России – заключение скорейшего мира», но что это может сделать только «центральная правительственная власть, поддержанная армией и страной»[524]. Переговоры длились два с половиной часа. Когда Н.Н. Духонину в ультимативной форме было отдано распоряжение, немедленно приступить к переговорам о перемирии, он, наконец, ответил решительным отказом. Свою позицию Духонин в разговоре с начальником Генерального штаба В.В. Марушевским объяснил так: я, быть может, и «приступил бы к выполнению задачи привести Россию к миру путем соглашения с союзниками и враждебными государствами, но я был поставлен в невозможность даже думать об этой работе, так как от меня потребовали немедленной высылки парламентеров без предварительных соглашений с союзниками, что ни честь личная, ни честь России мне не позволяла сделать». Духонин, таким образом, не был принципиальным противником начала переговоров с немцами. Он полагал, что это «сделать не трудно», надо лишь, «чтобы предложение для этого исходило от власти, которую хотя бы временно признало большинство страны». «Власть по форме для данного времени может быть различна, лишь бы она не была насильственно сложенной»