Революционерам. Антология позднего Троцкого - [156]

Не буду останавливаться на вопросе о том, в какой степени правильно Ленин направил свой аргумент против меня. Думаю, что неправильно: в определении государства я с ним не расходился. Но дело сейчас не в этом. Теоретическая постановка вопроса о государстве, данная Лениным в приведенной цитате – с той капитальной поправкой, которую он сам внес через несколько дней, – является совершенно правильной. Послушаем, однако, какое невероятное употребление делает из определения Ленина Шахтман. «Точно так же, как 20 лет тому назад, – пишет он, – можно было о термине «рабочее государство» говорить как об абстракции, так же сегодня можно говорить как об абстракции о термине «выродившееся рабочее государство» (с. 10). Ясно: Шахтман совершенно не понял Ленина. 20 лет тому назад вовсе нельзя было говорить о термине «рабочее государство» как об абстракции вообще, т.е. как о чем-то нереальном или несущественном. Определение «рабочее государство», будучи само по себе правильным, по отношению к определенной задаче, именно, защите рабочих через профсоюзы, было недостаточным и в этом смысле абстрактным. Однако по отношению к вопросу о защите СССР от империализма то же самое определение являлось в 1920 году, как является и теперь, незыблемой конкретностью, обязывая рабочих защищать данное государство.

Шахтман не согласен. «Так же точно, – пишет он, – как некогда было необходимо, в связи с вопросом о профессиональных союзах, говорить конкретно, какого рода рабочее государство существует в Советском Союзе, так теперь необходимо установить, в связи с нынешней войной, степень вырождения рабочего государства… А степень вырождения режима может быть установлена не абстрактными ссылками на существование национализованной собственности, но только путем наблюдения реальности (!) живых (!) событий (!)». Непонятно, почему для 1920 года вопрос о природе СССР берется в связи с профсоюзами, т.е. частным внутренним вопросом режима, а ныне – в связи с защитой СССР, т.е. в связи со всей судьбой государства. В одном случае рабочее государство противостоит рабочим, в другом случае – империалистам. Немудрено, если аналогия хромает на обе ноги; то, что Ленин противопоставлял, Шахтман отождествляет.

Но все же, если принимать слова Шахтмана за чистую монету, то выходит, что у него вопрос идет лишь о степени вырождения (чего? рабочего государства?), т.е. о количественных различиях в оценке. Допустим, что Шахтман точнее установил (где?) «степень», чем мы. Каким, однако, образом чисто количественные различия в оценке вырождения рабочего государства могут влиять на решение вопроса о защите СССР? Понять это совершенно невозможно. На самом деле Шахтман, верный эклектизму, т.е. себе самому, включил вопрос о «степени» только для того, чтоб попытаться сохранить равновесие между Эберном и Бернамом. Действительный спор ведется вовсе не о степени, которая определяется «реальностями живых событий» (какая точная, «научная», «конкретная», «экспериментальная» терминология!), а о том, перешли ли количественные изменения в качественные, т.е. остается ли СССР рабочим государством, хотя бы и переродившимся, или же превратился в новый тип эксплуататорского государства. На этот основной вопрос у Шахтмана ответа нет, и он не чувствует потребности в ответе. Его довод есть просто акустическое подражание словам Ленина, сказанным в другой связи, имевшим другое содержание и заключавшим в себе прямую ошибку. Ленин, в исправленной версии, говорит: «Данное государство – не просто рабочее государство, а рабочее государство с бюрократическим извращением». Шахтман говорит: «Данное государство – не просто переродившееся рабочее государство, а…» Дальше Шахтман ничего не говорит. И оратор, и слушатели остаются с открытыми ртами.

Что наша программа понимает под «переродившимся рабочим государством»? На этот вопрос она отвечает с той степенью конкретности, которая вполне достаточна для разрешения вопроса о защите СССР, именно: 1) те черты, которые являлись в 1920 году «бюрократическим извращением» советской системы, стали ныне самостоятельной бюрократической системой, пожравшей советы; 2) диктатура бюрократии, несовместимая с внутренними и международными задачами социализма, внесла и продолжает вносить глубокие извращения также и в экономику страны; 3) в основном, однако, система планового хозяйства на базисе государственных средств производства сохранилась и продолжает оставаться грандиозным завоеванием человечества. Поражение СССР в войне с империализмом означало бы ликвидацию не бюрократической диктатуры, а государственного планового хозяйства; расчленение страны на сферы влияния; новое упрочение империализма; новое ослабление мирового пролетариата.

Из того обстоятельства, что «бюрократическое извращение» выросло в систему бюрократического самодержавия, мы делаем тот вывод, что защита рабочих при помощи профессиональных союзов (подвергшихся тому же перерождению, что и государство) сейчас, в отличие от 1920 года, совершенно нереальна; необходимо низвержение бюрократии; задача эта осуществима лишь при создании нелегальной большевистской партии в СССР.