Ревизия командора Беринга - [5]

   — Ну, полно тебе врать, Митька! — сказал мичман Харитон Лаптев. — Право, совсем ведь околесицу несёшь.

   — Ты погоди, Харитоша, погоди! — воодушевился Дмитрий. — Околесица дальше будет... В общем, смотрела немочка на нашего Харитошу, а потом — как раз незадолго до наводнения это было — сама ему знак сделала. Давай, дескать, дуй ко мне. Харитоша не долго думал. Даже калитку искать не стал, через забор сиганул и напрямик в дом. Уже руки растопырил, чтобы обнять любезную фрау, а тут, откуда ни возьмись, её супруг-немец. «Ах, герр офицер! — говорит. — Герр офицер! Наконец-то пришли вы! Давно уже готовы ваши сапоги». — «Какие сапоги?!» — Харитоша спрашивает. «Эти, герр офицер, эти! За которыми вы так спешили, что забор поломали. Заплатите, герр офицер, и не думайте, очень хорошие сапоги...» В общем, пришлось Харитоше месячное жалованье выложить, — заканчивая историю под общий смех, сказал Дмитрий. — А сапоги и сейчас целы. Потому как ни на какую ногу они не лезут...

   — Точно! — засмеялся и Харитон. — Надул немец. Ой, как надул меня со своей фрау.

Как бы со стороны, смотрел Чириков на смеющихся товарищей. Они стояли рядом, но были уже далеко от него, словно уже пролегли между ними бесконечные версты Сибири.

Задумавшись, Чириков сначала даже не понял, отчего это вдруг, как по команде, прервался смех и, сразу построжев, подобрались, подтянулись офицеры... Оглянулся назад — из остановившихся саней вылезал генерал-майор Скорняков-Писарев... И сам Чириков, ещё не успев удивиться неожиданному гостю, тоже сразу построжел, подтянулся...

Для молодых офицеров Григорий Григорьевич Скорняков-Писарев был не просто начальником Морской академии, которую они недавно закончили. По учебнику, составленному Скорняковым, постигали они азы науки ещё в Навигационной школе в Москве. С именем Скорнякова были связаны события Петровской истории — Нарва, Полтава, строительство Ладожского канала, суд над царевичем Алексеем... Великим человеком начальник Морской академии был, и при этом поражал и пугал своих воспитанников какой-то очень немецкой педантичностью и чрезвычайным вниманием к малейшим формальностям...

Пока шёл Чириков к Скорнякову-Писареву, странное чувство владело им. С одной стороны, по-ученически страшновато было, что заметит Григорий Григорьевич какой-нибудь недосмотр, а с другой — радостно, что не забыл генерал, приехал проститься. Видно, и он считает предстоящий поход важным делом, коли нашёл время приехать.

Едва уехал Скорняков-Писарев, как появился генерал-адмирал Апраксин с плетущимся следом Берингом.

Генерал-адмирал Апраксин хотел что-то сказать напутственное, но как раз в это мгновение чуть качнулся ветер и из-за Невской першпективы полоснуло отчётливо различимым воем. Повешенный матрос под порывом ветра повернулся в петле навстречу крику, словно прислушиваясь. Его лицо, удивлённо склонённое набок, было незряче залеплено снегом.

Нахмурился генерал-адмирал Апраксии.

   — С Богом! — сказал он и махнул рукой.

   — С Богом! — перекрестившись, крикнул Чириков. — Пошёл!

Заскрипели полозья саней. Двадцать пять доверху гружёных подвод двинулось из ворот Адмиралтейства.

Усевшись в сани, Чириков смотрел на проплывающие мимо дворцы и лачуги. Мела позёмка. Не удержал тяжёлого вздоха лейтенант. Когда ещё увидит снова он этот город, когда снова суждено — и суждено ли? — обнять товарищей. Бог ведает...

Сухощавый двадцатидвухлетний лейтенант Чириков был ровесником Петербурга. Как и этот город, вся его жизнь строилась но воле и разумению Петра. Тринадцатилетним мальчишкой вместе с другими учениками Московской навигационной школы — Дмитрием и Харитоном Лаптевыми, Степаном Малыгиным, Семёном Челюскиным, Василием Прончищевым — привезли его в Петербург, чтобы укомплектовать Морскую академию.

Они не знали, что именами их назовут моря и проливы, острова и бухты... Они и не думали об этом. С семи часов утра будущие капитаны и лейтенанты под грохот барабанов маршировали на плацу, отрабатывая приёмы с мушкетами и фузеями, а после развода шли в классы, где в проходах, с хлыстами в руках, стояли отставные солдаты. Лично императором было приказано, что «буде кто станет бесчинствовать, оных бить, не смотря, какой б он фамилии не был». Часовой во дворе отбивал склянки. Скрипели перья. Свистели хлысты. Постигалась мореходная наука.

Прямо под окнами Морской академии строились на невском берегу корабли, и в торжественные дни будущие капитаны выстраивались в шеренги у верфи. В голубом кафтане с серебряным шитьём приходил сам император. Гремели пушки. Новый корабль медленно сползал со стапелей в невскую воду.

Четыре года назад состоялся первый выпуск. Лучшего ученика, Алексея Чирикова, произвели сразу в унтер-лейтенанты и оставили в Академии. Уже преподавателем. А теперь — новый чин, новое назначение.

В обычае петровского времени срывать людей с одного дела, чтобы начать другое... Плохо это или хорошо — лейтенант не задумывался. Иначе и не делалось. Нужных людей не хватало и так поступали со всеми...

В прикрытых рогожами возах, тащившихся к Вологде, невозможно было угадать задуманного императором корабля, но били склянки, отмеряя дорожное время, и, едва отъехали от Петербурга, Чириков приказал гардемарину Чаплину вести журнал.