Ревет и стонет Днепр широкий - [29]

Колонна боевых бронированных автомобилей союзной французской армии словно бы ввинчивалась спиралью в самое сердце столицы Украины.

Перед Педагогическим музеем головной броневик затрубил в клаксоны. Колонна снова остановилась и выстроилась на целый квартал — хвостом до самого театра оперы.

Люк головной машины еще раз открылся, и полковник еще раз сошел на мостовую. На ступеньках Педагогического музея в эту минуту никого, кроме часовых от куреня «украинских сечевых стрельцов» австрийского полковника Коновальца не было; тут его, видимо, не ждали, но французский полковник стал «смирно», отсалютовал двухцветному желто–голубому флагу вверху, на куполе, и решительным шагом направился прямо в дверь, минуя оторопевших сечевиков в серых австрийских тужурках и куцых мазепинках с золотыми трезубцами.

6

София Галчко, в панике даже не постучав в дверь, вскочила в кабинет генерального секретаря по военным делам.

— Пан генеральный! — Голос секретарши срывался, ее всегда сдержанное, обычно не отражавшее никаких чувств лицо было бледным. — Прошу пана генерального, это есть неправдоподобно, однако все–таки это есть: мы в осаде французских броневиков, и сам пан комендант армии Франции уже здесь, чтобы, эвентуально, взять нас в плен!

Переполох изящной хорунжессы был, впрочем, небезоснователен: бронированные автомобили появились внезапно, и намерения французских автомоточастей были совершенно неизвестны.

Петлюра вскочил из–за стола: что случилось?

Положение в городе было крайне напряженным. По заводам мощной волной прокатилась забастовка. По рабочим районам организовывались многочисленные отряды Красной гвардии — и кто его знает, какую конечную цель они ставят перед собой. А четыре ударных «батальона спасения Украины», укомплектованных после разговора Петлюры с Корниловым из самых лучших солдат украинизированных частей Киевского гарнизона, вместе с двумя батальонами Богдановского полка только что отправлены на фронт, на поддержку деморализованной русской армии под Тернополем. Вооруженные силы Центральной рады в столице Украины были чувствительно ослаблены. Не признала ли русская реакция этот момент наиболее подходящим для того, чтобы расправиться и с Центральной радой?

Не обманул ли Корнилов Петлюру? Не для отвода ли глаз обещал поддержать украинизированную армию?.. Подговорил Петлюру отправить на фронт самые надежные вооруженные силы, разделается с Керенским, а потом и за Петлюру возьмется… Корнилову помог, а сам остался без войск — собственными руками подрубил ветку, на которой сидит…

Но при чем же здесь французские броневики?.. Как — при чем? Франция за войну до победы, и Корнилов за войну до победы. А Корнилов — власть твердой руки…

Петлюра поднялся из–за стола. Он тоже побледнел, но он был мужчина и потому держался спокойнее, с достоинством, как и надлежит мужчине в трудную минуту.

— Немедленно вызвать сотника Наркиса с моей личной охраной и сотника Нольденка со всеми старшинами и казаками контрразведки! — приказал он.

— Слушаю пана генерального! В тот же миг!

— Стойте! — властно остановил панну Галчко Петлюра, властно взглянув в окно, из которого уже виднелись серо–зеленоватые железные горбы бронированных автомобилей, выстроенных вдоль тротуара. — Позвоните Коновальцу и Мельнику в штаб сечевиков, поручику Михновскому — в клуб украинских старшин имени гетмана Полуботька, пану Тютюнику — в штаб «вольного казачества». Всех — к оружию!

Панна Галчко даже не произнесла свое «слушаю пана» и опрометью бросилась к двери.

Но у порога она должна была остановиться. Дверь распахнулась, и на пороге появился французский полковник.

Под ложечкой у Петлюры заныло. Итак — факт. А казалось, что все складывается так хорошо…

Французский полковник приложил два пальца к кепи:

— Мосье!

Петлюра одернул полы френча, переступил с порога на ногу, кашлянул, но на всякий случай поклонился.

Гость тоже склонил голову в коротком учтивом поклоне и заговорил на чистейшем русском языке — куда более чистом, чем русский язык в устах Петлюры. Свою карьеру французский полковник делал в русском отделе французского генерального штаба, подотдел разведки и контрразведки, и не один год работал в России военным атташе.

— День нашего знакомства, мосье Петлюра, останется в моей памяти навсегда! — патетически провозгласил гость. — Честь имею! Полковник Бонжур!

— Бонжур, бонжур! — вяло откликнулся Петлюра, прекрасно понимая, что даже в минуту ареста француз не может не быть галантным. Французского языка Петлюра не знал, но такие общеупотребительные слова, как «бонжур», «мерси», «силь ву пле», умел произнести даже с таким–сяким иностранным акцентом.

Полковник предостерегающе поднял руку вверх:

— Прощу прощения, мосье, но Бонжур это моя фамилия. — Он улыбнулся совсем мило. — Правда, моя необычная фамилия приводит иногда к некоторым недоразумениям. Но что поделаешь, — полковник Бонжур развел руками, — мой народ отличается здоровым юмором и любит пошутить даже в таких серьезных делах, как наименование царя природы — человека!

Петлюра растерялся. Черт знает что! С одной стороны — совершил глупость, как же ее теперь загладить? С другой — какое это имеет значение, когда сейчас вообще все летит к чертям собачьим?