Ретромания. Поп-культура в плену собственного прошлого - [12]

считали себя консерваторами, а короля Чарльза I — новатором, порочащим честь короны. Точно так же, как левеллеры (одно из самых радикальных движений после казни короля, в период правления Оливера Кромвеля) верили, что именно они — «великая хартия вольности» и обладатели «естественных прав».

НЕ ОБОРАЧИВАЙСЯ

Революционные партии часто строят свои нарративы, отталкиваясь от сюжета «Потерянного рая» и «Рая возвращённого». Ситуационисты (теоретики Парижских мятежных сообществ 1968 года) писали об «утерянной целостности» — «райском» режиме социального единства и индивидуального неотчуждения, который, как они уверяли, существовал до эпохи индустриального капитализма и дефрагментации общественного сознания, произошедших из-за классового разделения, профессиональной специализации и почасовой оплаты труда. Они верили в то, что автоматизация освободит человечество от необходимости работать и вернет ему былую целостность. Аналогично, некоторые феминистки верят в первичность матриархата, который когда-то процветал в обществе, свободном от превосходства и понуждения, в котором человечество находилось один на один с матерью природой.

НОСТАЛЬГИЯ КАК ФАНТАЗИЯ ПРОТИВ НОСТАЛЬГИИ КАК РЕКОНСТРУКЦИИ

Теоретик Светлана Бойм исследовала дихотомию ностальгических настроений в политической и личностной плоскостях - ностальгия-реконструкция и ностальгия-фантазия. Первая - проявление консервативной нетерпимости ко всему новому и прогрессивному, которая зачастую приводит к насильственным попыткам вернуть старый политический порядок. При этом она может принимать совершенно разные формы: от недавно возникшего в Америке «Движения чаепития» и «Restoring Honor rally», организованного Гленом Беком в 2010 году, до разных течений теократического фундаментализма, монархизма, шовинизма, неофашизма, пропагандирующих этническую чистку родных государств и так далее. Реконструкционная ностальгия стремится к масштабным пышным зрелищам (достаточно вспомнить Оранжевые шествия в Ольстере), упирает на фольклор и романтизирует национализм. Стимулирует коллективное эго легендами о былой славе, прошлых несчастьях и травмах народа (многовековая национальная обида народа стран бывшей Югославии).

В противовес реконструкционной мечтательная ностальгия носит глубоко личный характер. Избегая политической арены, она реализуется в живописи, литературе и музыке, не стремясь воскресить ушедшее прошлое. Она наслаждается туманной размытостью прошлого и культивирует сладостную тоску по нему. Реконструкционная ностальгия опасна тем, что её жертвы свято верят в то, что брен-

Вот что по-настоящему радикальное и провокационное несёт в себе ностальгия — недовольство настоящим — настоящим, возникшим как следствие индустриальной революции, урбанизации и капитализма. С приходом новой эпохи жизнь стала концентрироваться в шаговой доступности от заводов и офисов (отчасти это относится и к школам — кузницам кадров для всё тех же индустриальных институтов) и всё меньше зависеть от природных циклов вроде смены дня и ночи или времён года.

РЕТРОМАНИЯ

Отчасти ностальгия относится и к тем временам, когда время ещё не было существенной частью сознания — к бесконечно долгому настоящему раннего детства. То же самое можно сказать и про любые эпохи человеческой истории, как, например, викторианское очарование Средневековьем, которое можно назвать аналогом детства в человеческой истории. В своей книге «The Future of Nostalgia» писательница Светлана Бойм рассуждает о том, как можно испытывать ностальгические чувства о «доностальгическом» состоянии бытия. В действительности когда я, вспоминая, с тоской обращаюсь к самым счастливым моментам своей жизни, будь то детство, любовь или участие в современных музыкальных движениях (когда я был подростком — это был постпанк, на пороге тридцатилетия — зарождение рейв-движения), в такие моменты я всегда поглощён настоящим. В контексте поп-культуры ностальгия становится

ные тела политических режимов могут быть оживлены и введены в строй. Мечтательная ностальгия, наоборот, рождается из понимания того, что прошлое безвозвратно потеряно — время нанесло ему смертельную рану. Её средство - страдание, добровольное принятие муки, наградой за которую могут стать едва уловимые моменты, когда мир вокруг вдруг становится прежним.

В контексте поп-культуры Моррисси можно считать главным протагонистом мечтательной ностальгии (хотя Рэй Дэвис тесно конкурирует с ним на этом поприще со своими «Waterloo Sunset» и «The Kinks Are the Village Green Preservation Society»). Будь то период The Smiths или сольной карьеры, Моррисси всегда тоскует по месту и времени (Манчестер шестидесятых и семидесятых), в которых ему не довелось побывать. Правда, иногда Моррисси находится одной ногой в опасной зоне рекон-струкционной ностальгии со своими неоднозначными публичными заявлениями (когда, например, во время рок-фестиваля он завернулся в английский флаг), реакционными песнями («The National Front Disco») и неосторожными репликами в интервью (в 2007 году он сказал NME, что Англия сегодня едва ли похожа на страну, в которой он вырос, и немалая вина за это лежит на иммигрантах).