Рэт Скэбис и Святой Грааль - [23]

Мы приехали туда далеко за полдень. Было жарко и душно. Мы с облегчением выбрались из микроавтобуса: запах сыров возвращался, неотвратимый, как смерть. В центре городка располагалась большая площадь, окруженная со всех сторон старинными зданиями, примыкавшими друг к другу, с единственной узенькой аркой, служившей и входом, и выходом, – самое что ни на есть подходящее место для начала активных поисков Древнего монастыря. В семнадцатом веке настоятелем монастыря в Сен-Круа-он-Жаре был некий Поликарп де л а Ривье, который, согласно Дюзе, входил в тайный каббалистический орден под названием «Общество Ангелов». Никола Пуссен, создатель «Аркадских пастухов», по-видимому, тоже был членом этой эзотерической группировки. Казалось бы, все, кто живет в этом месте, должны знать монастырь. Но наделе все обернулось печально. К кому бы мы ни обращались, никто не мог ничего сказать толком. Один особенно разговорчивый парень объяснял нам, наверное, минут пятнадцать, что он понятия не имеет, о чем мы толкуем. Он буквально преследовал нас по всей площади и говорил без умолку, яростно размахивая руками. Наверное, просто забыл, где выключается звук. Он замолчал только тогда, когда мы забрались обратно в микроавтобус, спасаясь от бурного натиска этого красноречивого аборигена.

– Fromage?[4] – спросил он, оборвав себя на полуслове и шумно втянув носом воздух, когда Бельи открыл дверцу микроавтобуса.

– Fromage, – подтвердил Бельи с тяжким вздохом, который, впрочем, тут же обернулся ехидным смешком, когда разговорчивый парень махнул нам на прощание рукой и поспешно ретировался, не сказав больше ни слова.

Последним пунктом программы этого злополучного дня значилось посещение кладбища в Сен-Андул-ле-Шато. Как и большинство кладбищ в маленьких французских городках, оно представляло собой огороженный каменной стеной анклав в городском предместье, где общественные участки перемежались с фамильными склепами местной аристократии. Скэбис искал надгробие, так что хотя бы на этот раз мы точно попали в нужное место. Впрочем, тут тоже была небольшая сложность. На искомом надгробии не было никаких надписей, и его можно было идентифицировать только по необычному резному изображению стилизованного цветка.

Дюзе пишет в «Модели Соньера», что точно такой же цветок высечен на надгробии коллеги Соньера, аббата Антуана Жели, убитого в 1897 году. Жели, кюре Кустоссы, маленькой деревеньки в трех-четырех милях от Ренн-ле-Шато, был забит до смерти каминными щипцами на кухне в собственном доме при церкви. Его били так яростно, что даже побелка на потолке буквально пропиталась кровью. Преступление, вполне очевидно, совершили не с целью ограбления (1000 франков наличными остались нетронутыми). Мотивы были неясны. Убийцу так и не нашли. Но кем бы он ни был, перед тем как уйти, он уложил тело жертвы, словно для погребения, скрестив руки убитого на груди, а рядом с телом оставил загадочную записку на листе папиросной бумаги. В записке было всего два слова: «Viva Angeline».

Загадка «Viva Angeline» входила в число наиболее любимых Скэбисом элементов истории Ренн-ле-Шато. Пока мы ходили по кладбищу Сен-Андул-ле-Шато, он рассказывал мне, что, вполне вероятно, между этим посланием и «Обществом Ангелов» существует какая-то связь. Бельи тем временем вступил в переговоры с кладбищенским резчиком, высекавшим эпитафию на могильной плите неподалеку от входа. Бельи показал ему фотографию могилы Антуана Жели, скачанную Скэбисом из интернета. Резчик, вернее, резчица – симпатичная молодая блондинка с радиоприемником, игравшим веселенькую поп-музыку – направила нас в самую старую часть кладбища, где мы практически сразу нашли анонимное надгробие с резным цветком.

– Наверное, это оно, – сказал я.

– Да нет, не похоже. – Скэбис сравнил цветок на могильном камне с фотографией надгробия Жели. – Видишь, они совсем разные.

– А по-моему, не такие уж и разные, – сказал я.

– Но и не такие уж и одинаковые. Почему ты решил, что они одинаковые?

– Блин, там цветок, тут цветок. – Я повысил голос, как будто это могло добавить убедительности моему, в сущности, убогому аргументу.

– Так, ребята. Разуйте глаза. Посмотрите как следует, – сказал Бельи, который до этого лишь молча прислушивался к нашему жаркому спору.

– Общий дизайн… – начал я.

– Дизайн оставим в покое, – перебил меня Бельи. – Что вы тут видите?

Мы со Скэбисом тупо уставились на надгробие, потом – друг на друга, потом – на Бельи.

– Если ты такой умный, просвети нас, дураков, – надулся Скэбис.

– На надгробии вообще ничего не написано, так? – сказал Бельи. – Кто здесь похоронен, никто не знает. Мы знаем только, что он умер больше ста лет назад, правильно?

– И какова ваша версия, инспектор Клузо?

– Если здесь похоронен неизвестно кто, умерший сто лет назад, тогда почему у него на могиле стоит пять букетов свежих цветов?

Вернувшись в Лион, мы со Скэбисом решили, что пора отправляться в Лангедок. На самом деле мне уже не терпелось туда поехать. Я сам удивился, как меня вдруг пробило на тематические турпоходы по местам «боевой славы» Соньера, но мне действительно это понравилось. И Бельи, видимо, тоже. Хотя он по-прежнему не очень врубался в историю Ренн-ле-Шато и упорно изображал отсутствие всяческого интереса, он напросился поехать с нами. Разумеется, мы со Скэбисом не возражали. Бельи был спутником во всех отношениях приятным и самое главное – полезным, прежде всего благодаря его наблюдательности. Тем более что присутствие знающего переводчика еще никогда никому не мешало.