Res Publica. Русский республиканизм от Средневековья до конца XX века - [231]

. В качестве легитимирующей основы этих переговоров выступал референдум 17 марта 1991 г., в ходе которого большинство граждан СССР высказались за сохранение и обновление союзного государства. На встрече руководителей делегаций республик в Ново-Огареве 23 июля констатировалось завершение работы над проектом Союзного договора, который был опубликован 15 августа 1991 г.[1875] Его противники, однако, исходили из того, что данный Договор противоречит Конституции, означает юридическое признание конфедерации, фактическую дезинтеграцию страны и образование вакуума центральной власти. Августовский путч 19–21 августа 1991 г. стал выражением данной позиции. Если сторонники ГКЧП интерпретировали путч как защиту Конституции и единства страны[1876], то их оппоненты определяли его как государственный переворот[1877], логически завершившийся утратой легитимности власти союзным центром, развенчанием коммунистической идеологии и ликвидацией КПСС указами президента Б. Ельцина и решениями Конституционного суда.

Пятый (и последний) съезд народных депутатов, собравшийся уже после путча в сентябре 1991 г., никак не повлиял на ситуацию и фактически объявил о самороспуске. Дезинтеграционные процессы, ускоренные борьбой честолюбий Горбачева и Ельцина[1878], завершились, как известно, распадом СССР и подписанием Беловежских соглашений, практическая неизбежность которых вытекала из логики развития событий, но юридическая правомерность неоднократно ставилась под сомнение[1879]. Теоретические альтернативы распаду в виде либо интеграции союзных структур под руководством российского президента, либо восстановления союзного центра силовым путем расценивались как «призрачные»[1880], а основным условием достигнутого компромисса стал отказ союзных республик от ядерного арсенала в пользу России[1881]. 8 декабря 1991 г. руководители России, Украины, Белоруссии как государств-учредителей СССР (подписавших Союзный договор 1922 г.) констатировали, что «Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование», а «высокие договаривающиеся стороны образуют Содружество Независимых Государств»[1882].

Демагогические декларации советских конституций, предоставлявшие «права народам» (причем даже тем, которые в них не нуждались и исторически не были подготовлены к самоопределению в форме субъектов федерации), блокировали принятие рациональной концепции «обновленной федерации». Она теоретически могла бы включать введение новых принципов федерализма — пересмотр искусственных границ регионов в соответствии с их экономическим вкладом; наделение их различным статусом и выстраивание их иерархии по степени объема предоставляемых прав; понижение статуса соответствующих регионов до уровня культурных или языковых автономий; наконец, правовое решение проблемы выхода автономий из соответствующих республик. Проблематичность практического решения дилеммы определяется психологическим фактором: трудно (если вообще возможно) отобрать назад раз данные национальным регионам права. Повернуть ситуацию дезинтеграции вспять можно было, следовательно, лишь приняв совершенно иную концепцию гражданской (а не национально ориентированной) федерации и выстроив всю политику по общегражданским приоритетам, что не удалось сделать в масштабах СССР, но отчасти получилось в масштабах России. Ключевым фактором этого тренда стал распад союзной элиты по национальному признаку и ослабление политической роли институтов центральной государственной власти.

Соперничество доктрины договорной федерации (представленной в проектах Союзного договора, а затем в Федеративном договоре РФ 1992 г.) и конституционной федерации завершилось с принятием Конституции России 1993 г., «носителем суверенитета и единственным источником власти» в которой были признаны уже не республики, а «ее многонациональный народ», что исключало советский конфедеративный принцип о «праве наций на самоопределение вплоть до отделения».

Форма правления: переход от советской к президентской республике

Конструирование новой республиканской политической системы требовало ответа на вопросы о форме правления и структуре институтов власти: номинальный или реальный конституционализм; советский парламентаризм или «нормальный»; парламентская или президентская республика; статус главы государства и его прерогативы — вопросы, не получившие правового решения в предшествующей истории страны.

Постановка этой проблемы (в 1989 г.) делала необходимым пересмотр содержания республиканского устройства — отказа от однопартийной диктатуры в виде «республики советов» и принятия идеи разделения властей в виде парламентской, президентской или смешанной форм правления. После упразднения «ядра политической системы», каковым являлась партийная монополия на власть, эта цель достигалась лучше всего введением президентской республики. Данный вывод был сделан не сразу. Горбачев описывает свои колебания по проблеме, так как первоначально он верил в то, что «основой нашей политической системы остается система Советов, с которой президентский пост плохо сочетается, был бы для нее чужероден». Он опасался возможного развития конфликтов между тремя ветвями власти, а также того, что новый пост не будет адекватно воспринят народом. Решающим аргументом в пользу введения поста президента стали «причины чисто психологического свойства» — сходство данного института с властью монарха или «безраздельной властью» Генерального секретаря, к которой «народ привык» в СССР