Репортажи из-под-валов. Альтернативная история неофициальной культуры в 1970-х и 1980-х годах в СССР глазами иностранных журналистов, дополненная интервью с ее героями - [23]

публикует 25 апреля сообщение Немецкого информационного агентства (DAP) под заглавием «В московских квартирах: дважды нонконформисты». На этот раз одновременно в шести московских квартирах открылась вторая выставка картин советских художников-нонконформистов. В ней с несколькими сотнями работ принимают участие около 150 художников из Москвы и Ленинграда, а также других городов Прибалтики, Казахстана, Грузии, Армении, Молдавии и Украины. По словам художника Оскара Рабина, художники вскоре решат, будет ли выставка длиться неделю или дольше. В отличие от сумбурной однонедельной выставки, открывшейся в конце марта, на этот раз показ картин организован по стилям.

International Herald Tribune от 20 мая публикует большую статью корреспондента Washington Post Питера Осноса о советских писателях, «остающихся дома». Как справедливо отмечает автор, советская литературная сцена в сознании западного читателя очень долго сводилась к борьбе Пастернака, Солженицына и других подобных литераторов с государством. Успешно опубликованный на Западе, но запрещенный в СССР роман как-то всегда заслонял собой тот факт, что в стране продолжают работать и другие талантливые писатели, пишет Оснос. При этом цензура и ранее неизменно была частью российского литературного наследия, и все великие русские писатели были вынуждены подчиняться царским запретам. «Но даже после прохождения сквозь сито контроля и запретов, — цитирует журналист какого-то советского критика, — наша литература по-прежнему наилучший способ понять, что у людей на уме». Оснос внимательно рассматривает творчество В. Шукшина, Ф. Искандера, «деревенщиков» (В. Белова, Ф. Абрамова, В. Распутина), «военную прозу» (К. Симонова, В. Быкова), Ю. Трифонова, А. Битова, В. Астафьева, В. Войновича и др. По его ощущению, искренний самоанализ, присущий литературе эпохи десталинизации, сегодня уже непозволителен. Нынешняя литература, пишет Оснос, фокусируется на описании подробностей частной жизни, но опускает политические вопросы, а авторы, желая нарисовать свой мир, хотят в то же время публиковаться и потому намеренно сужают проблематику, находя компромисс с реальностью в формате повести. Впрочем, не всем писателям удается найти общий язык с государством, многие эмигрируют. Другие публикуются на Западе из России, однако радость от такой публикации часто оборачивается забвением на родине и потерей весомых гонораров.

22 мая газета International Herald Tribune сообщила, что ленинградские художники отложили на время идею провести в воскресенье выставку на открытом воздухе после многочисленных угроз со стороны властей. По утверждению одного из организаторов выставки, Иосифа Киблицкого, почти все предполагающиеся участники были вызваны в разные инстанции, включая КГБ, где получили предупреждения не участвовать в акции. Планы на эту выставку родились в Ленинграде после спокойно прошедших месяцем ранее квартирных выставок в Москве.

18 июня газета Guardian публикует рассказ английского художника Бена Джоунза с репродукцией картины О. Рабина «Деревня» о его впечатлениях от путешествия по системе культурного обмена в Москву и Ленинград и встреч с неофициальными художниками в этих двух городах. В Москве он посетил три квартиры с коллекциями работ современных авторов, но описывает почему-то только общение с Оскаром Рабиным и его сыном. Джоунз сразу же отметил большое уважение, проявляемое молодыми художниками к Оскару за его позицию упорного неповиновения власти, за неизменность его предметов изображения. Однако в работах последнего времени, по мнению Джоунза, привычные рыбы, бутылки, иконы и другие объекты стали более абстрактными, упростились до еле различимых очертаний. Очевидно, предполагает автор, для Рабина-старшего эти предметы уже давно потеряли связь с прообразами и приобрели какой-то иной смысл.

А вот разговор автора с Александром Рабиным весьма любопытен. Для Джоунза он — типичный представитель молодых советских художников со всеми их недостатками и ограниченностью. «Преобладание религиозной символики в картинах характерно для поколения, мало знакомого с собственным наследием супрематизма и конструктивизма», — пишет он. Действительно, это была характерная черта неофициального искусства тех лет: картина за картиной в разной стилистике непременно отражали разные аспекты и состояния отношений русских людей и церкви, церкви и государства и т. п. Джоунз спросил у Александра, в чем причина такого увлечения религией у молодых. Тот ответил, что «немногие художники на самом деле религиозны и у немногих в реальности есть какое-то желание вернуться в прошлое, но религия остается единственной доступной альтернативной культурой, и она неизбежно становится частью вечного поиска индивидуальных ценностей в системе, отрицающей личную идентичность и целостность человека». Действительно, в 1970-х годах (и ранее в 1960-х) это была важная парадигма мышления, присущая и мне, и многим моим друзьям.

В Ленинграде Джоунз явно провел больше времени и встретился со многими художниками или заинтересовался их работами — Геннадием Зубковым из группы В. Стерлигова, скульптором Геннадием Лакиным из той же группы, абстракционистом Вениамином Леоновым, Владимиром Овчинниковым, Юрием Жарких. Последнего автор спросил в конце беседы, уедут ли советские художники на Запад, если им представится такая возможность. Жарких категорически ответил «нет», объяснив, что это их страна, а не только чиновников и властей и им нужно оставаться на родине и надеяться на лучшее… Но, как известно, все очень быстро меняется, и в 1977 году Жарких уедет в ФРГ, а затем получит политическое убежище во Франции.