Репетиция любви - [22]

— Ну? — сказал он. — Кто?

Манера отца разговаривать порой очень меня смешила. Его высказывания были крайне непропорциональны по длине. Либо он высказывался очень кратко и емко, вкладывая в одну фразу целый набор разнообразных мыслей (как, например, данная фраза означала: ну что сказать, сын, ты меня сильно удивил таким поворотом дел, надо же, не ожидал такого от тебя услышать, теперь же мне не терпится узнать, кто эта самая фея, внушившая моему непутевому отпрыску мысль о женитьбе?), либо же, наоборот, разражался такими длиннющими словесными тирадами, что его было не остановить, а сводились они в итоге к какому-то простому концепту.

— Кира. Моя невеста, — сказал я, садясь на стул, потом облокотился одной рукой на стол и стал смотреть ему прямо в глаза, а мой рот расползся до ушей, так мне стало хорошо от того, что я только что сказал.

С минуту мы хитро смотрели друг на друга.

— Я действительно хочу на ней жениться, — сказал я.

— Да ну? — с полуиздевкой произнес отец. Видимо, он действительно не мог поверить, что я это серьезно. — Не беременна? — спросил он, и мне вдруг стало почему-то смешно. Мне захотелось убедить его, сказав что-то очень глубокомысленное, и попытаться вызвать его на философский разговор.

— Понимаешь, папа, я довольно долго думал обо всем этом. Я тебе не говорил, папа, но мы уже несколько месяцев живем вместе. Казалось бы, для чего мне нужно на ней жениться? Что изменит это брачное свидетельство или печать в паспорте? И я понял — это для того, чтобы наши отношения могли продолжаться. Чтобы мы могли их сохранить. Ведь когда ты чувствуешь, что зашел в тупик, ты можешь уйти навсегда и это легче всего сделать, иногда гораздо труднее бывает продолжать… Но так рею жизнь можно зациклиться на одних прелюдиях. Это нужно как символ незыблемости нашей основы, на которой мы возводим леса наших отношений, а без нее все может рухнуть.

Я вспомнил, как еще в самом начале Кира, когда я в первый раз «понарошку» предложил ей выйти за меня замуж, сказала мне: «Понимаешь, это как в том фильме, про который я тебе однажды рассказывала, «Танцы улиц». Там ребята участвуют в импровизированных дэнс-битвах, и однажды они принимают участие в каком-то важном для них конкурсе и понимают, что выиграть можно, только оставаясь командой. Вот что важно. А брак — это тот же танец, понимаешь? Когда ты учишь новый танец, то сначала все время сбиваешься. Мало того, что ты должен сам выучить незнакомые движения, но еще и подстраиваться под партнера. Но если тебе все-таки удается синхронизировать движения, значит, все удалось».

Отец встал и стал ходить по комнате, размахивая очками. Иногда он забывался и словно возвращался к тем временам, когда вел лекции перед студентами. Мне порой было очень жаль, что ему пришлось уйти из университета, ему очень нравилась эта работа, он любил воздействовать на молодые умы, как он выражался. Тогда он действительно был живой и яркий человек, а новая работа превратила его в какую-то бездушную машину. Он остановился у окна, повернулся, и я понял, что пришла очередь объемной тирады.

— Сейчас все бегут от брака, прикрываясь разными формами конкубината (отец любил громкие, словечки). Хотя, возможно, брак сейчас переживает кризис именно потому, что слишком ригидно приспосабливается к новым веяниям. Запомни, сынок, женитьба — это долгосрочный договор, и отныне вы будете идти по жизни вместе. У вас будут общие друзья, общие родственники, общие цели, общие деньги и общие дети. За совместно прожитые годы выстраивается целый мир, особая среда обитания. Но иногда человек становится заложником брака, как и любого делового договора, — поскольку он не в состоянии без ущерба для себя разорвать те устоявшиеся отношения, которые его не устраивают. Подумай, действительно ли ты к этому готов.

— Я уже подумал, папа, — захлебываясь, сказал я. Мне хотелось вылить на отца все свои мысли потоком, совсем как в детстве, когда мы до хрипоты обсуждали, насколько морально с нравственной точки зрения дать сдачи Петьке из соседнего двора, только теперь вот пришла очередь настоящих, взрослых проблем. — Знаешь, я понял, что самое убийственное свойство бумажки — это перестать бояться, что потеряешь этого человека, что он может от тебя уйти. В то же время я знаю, что никакая бумага не удержит Киру или меня, если мы действительно зайдем в тупик.

— Ну, хорошо, сын. Только не забывай, что, принимая такое решение, ты не должен руководствоваться ни разумом, ни чувствами. Нельзя принимать его лишь потому, что так нужно, или потому, что пришло время, или потому, что на тебя давят люди. В то же время нельзя делать это всем вопреки, потому что в конечном итоге получится, что ты сделал это вопреки самому себе.

Выходя от отца, я подумал, как благотворно Кира влияет на мою жизнь. Взять даже отношения с родственниками, от которых я в последнее время так отдалился, что даже сам не замечал этого. Она, по сути ничего не делая, заставила меня осознать, как сильно я люблю своего деда, отца, мать и брата.

Вернувшись домой, я сел посреди комнаты верхом на стул. Мне нравилось иногда сидеть так и смотреть, как изменилось все вокруг с присутствием Киры в моей жизни. Я еще помнил то ощущение от того, как поменялся привычный диван, когда Кира впервые пришла ко мне в гости. Теперь все вещи стали кардинально иными. Они как-то задышали, ожили после долгой спячки и заговорили на разные голоса, перебивая друг друга, так что их разговор напоминал теперь шумный веселый весенний хор. Кира, словно волшебница, преображала каждый предмет, к которому прикасалась. Застывший мир вокруг меня словно задвигался, стал ярче и красочнее, заговорил и стал вкусно пахнуть. Мой взгляд остановился на бликах от люстры на стене, она была сделана в виде стальных кружков, между которыми висели хрустальные подвески, и при отражении эти кольца перекрещивались друг с другом, так что внутри двух колечек получалось новое. Они мне показались символом наших разных судеб, которые, раз столкнувшись, создали какое-то новое, еще не заселенное пространство. Я смотрел на ее кофту, висевшую на спинке стула, тетрадь, забытую на столе, недопитую чашку кофе на тумбочке, маленькую заколку для волос на этажерке и жадно вбирал все это в себя. Я пытался отделить это от того, что было раньше в моей комнате, пытался представить, как выглядела она до ее прихода, но не мог. Произошло слияние вещей друг с другом, они словно проросли одна в другую и стали единым целым. Со временем я стал замечать, что слово «мое» постепенно трансформировалось у меня в «наше». Когда я произносил его, у меня приятно щекотало в носу и першило в горле.