Рембрандт - [98]

Тщетно задавался Титус вопросом, что могло так озлобить Сваммердама: анатом упорно молчал… А что другое ему оставалось? Мог ли он рассказать кому-нибудь о своем поражении, о человеке, который отнял у него Маргарету Уленбек? Или, еще того больше, — о Каспаре Бартолейне?

Как ни много говорил Сваммердам, лихорадочно и иронически, порой как помешанный, обо всем сразу, но о двух горчайших обидах в своей жизни он умолчал. Из всех уголков и тайников души выкапывал он воспоминания и мысли, чтобы оглушить себя… Но два мучительных воспоминания ему все же приходилось подавлять в себе огромным усилием воли; он точно хотел их перекричать.

Никогда бы он не отважился рассказать Титусу, что причиной его бегства во Францию была встреча в Лейдене с Маргаретой Уленбек. Она прошла мимо него смеющаяся и ослепительная, как всегда, с двумя маленькими сыновьями, которых вела за руки, и он бежал от воплощения этого лучезарного золотоволосого счастья… чужого счастья! Все эти годы после отъезда Маргареты он не переставал бороться со своей скрытой от людей любовью и укрощать ее. Но достаточно было малейшего потрясения — и столь старательно залечиваемая рана вновь открывалась, кровоточила и причиняла невыносимые страдания. И как Сваммердам скрывал, что возвращение Маргареты в Голландию погнало его за границу, так же он никому не поведал и о том, что смерть Каспара Бартолейна в Исси погнала его из Парижа назад, в Голландию.

Последние годы Каспар и он учились в Лейдене. Они жили и работали вместе и высоко ценили друг друга. Сваммердам считал Каспара непревзойденным врачом, наоборот, по мнению Бартолейна, никто из современников не мог сравниться с его другом в изыскании новых методов и в строгой научности его исследований. Молодые люди спали в одной кровати, ели и работали за одним столом. Когда Сваммердам вдруг объявил, что собирается во Францию, — Тевно, мол, давно его приглашал, — Бартолейн не захотел отпускать друга одного, бросил ученье и вместе с ним покинул Лейден.

Но Каспар не знал, что побудило Сваммердама уехать за границу: Сваммердам никогда не рассказывал о своем прошлом, на котором поставил крест. Тем не менее беспечность Бартолейна, как железом, жгла его сердечную рану. Вскоре после приезда в Исси между друзьями началось отчуждение.

Всегда задумчивый и рассеянный, Сваммердам раздражался и вскипал от малейшей безделицы. Каспар не понимал перемены, происшедшей с другом, и высмеивал его вспыльчивость. Если Бартолейн за столом добродушно подтрунивал над молчаливостью своего приятеля, то Сваммердам отвечал ему едкой иронией; ничего другого ни Каспар и никто из окружающих от него не слышали. Каспар не знал, что и думать, он видел, что дружбе их грозит опасность. Ему казалось нелепой исступленность, с какой Сваммердам производил опыты, препарировал моллюсков, описывал и систематизировал свои наблюдения. Сам Каспар в обстановке Исси, располагавшей к покою и лени, проводил время в праздности и в погоне за наслаждениями. Снова и снова подтрунивал он над Сваммердамом; временами он заходил в комнату к естествоиспытателю, смеясь, сгребал в кучу лежавшие на столе бумаги, препараты, лупы и тащил друга с собой в лес, в поле. Мрачно и покорно следовал Сваммердам за ним. Он не произносил ни слова. Он думал о золотоволосой женщине, и грешный мир, одна мысль о котором приводила его в трепет, маняще вставал перед ним. Он ненавидел беспечный смех Каспара. Молодой человек не понимал, что не честолюбие, все больше и больше снедавшее Сваммердама, заставляет его с головой окунаться в работу, а что лихорадочный труд для него — лучшее лекарство от лихорадочных мыслей. Бартолейн смеялся и на своем плохом французском языке шутил с кухарками и судомойками на кухне. Он не спрашивал у Сваммердама, почему у него дрожат руки, почему он ищет уединения и почему он работает, как одержимый. Каспар приходил к нему со своей раздражающей веселой улыбкой, разбрасывал книги и рисунки и потом заставлял друга целый день лежать с ним у ручья под сенью высоких тополей и слушать свою возбужденную болтовню, свои поэтические бредни. И тогда Сваммердам терял власть над собственными мыслями и воспоминаниями, они захлестывали его и приводили к горьким размышлениям над своей поздно пробудившейся юностью.

Однажды он отказался пойти с Бартолейном. Тот, как всегда смеясь, дружески пожурил его, но в конце концов рассердился и сказал, что Сваммердам стал рабом своей науки, что он оскорбляет хозяина дома, оказавшего ему гостеприимство, и забывает друзей; что он глух ко всем и ко всему, кроме предательского голоса своего честолюбия. С этого дня Ян Сваммердам избегал встреч с Бартолейном. Он возненавидел друга: возненавидел за то, что тот свободен, что он может, весело посвистывая, носиться повсюду, что безвозвратное прошлое не преследует его; возненавидел за как бы взятую им на себя роль наставника; возненавидел за его беспечность, за то, что Бартолейн, сам пренебрегая научными занятиями, ему, Сваммердаму, бросает упрек в излишнем рвении к науке…

Несколько дней Ян Сваммердам не появлялся за общим столом и ел у себя в комнате. В первый раз, когда он превозмог себя и снова переступил порог розовой столовой, где целая армия паразитов и мнимых ученых питалась за счет Тевно, Каспар в шумной радости поднял бокал за здоровье друга. Ян Сваммердам видел, что сияющая улыбка Бартолейна неподдельна, что тот искренне обрадован и толкует его приход как знак примирения. Дух противоречия обуял Сваммердама. Он рассвирепел и бросил Бартолейну несколько резких и грубых слов. С жестоким злорадством отметил он разочарование, отразившееся на лице молодого человека. Когда тот попытался шуткой все же спасти свой заздравный тост, Сваммердам презрительно усмехнулся. Веселый говор за столом приутих. Бартолейн сидел, точно его оглушили ударом по голове. Все молчали. Ян Сваммердам встал и повернулся к Тевно. Искаженное лицо его производило отталкивающее впечатление, голос звучал холодно и враждебно: