Рембрандт - [29]
Он шагнул к двери, продолжая прислушиваться. Теперь он ясно различил: в доме находился посторонний, и этот посторонний кричал на Хендрикье.
Слепая, бешеная ярость овладела Рембрандтом. Громко стуча башмаками, он ринулся вниз по лестнице. И тут услышал поспешные шаги в прихожей; прежде чем он успел миновать поворот лестницы, кто-то рванул входную дверь и тут же захлопнул ее за собой. Наступила мертвая тишина. Посетитель покинул дом.
Рембрандт бросился в зеленую комнату, где Хендрикье любила сидеть в жаркие дни. Дернув дверь, он распахнул ее настежь: Хендрикье сидела у окна. Увидев Рембрандта, она встала и пошла к нему навстречу, глядя на него беспомощными, испуганными глазами. Она вся дрожала от волнения, которое долго скрывала и которое теперь прорвалось наружу.
Он подбежал к ней. Она прижалась головой к его надежному плечу. И вдруг полились безудержные слезы.
Ночной дозор (1642). Амстердам
Святое семейство (1645). Ленинград.
Сокрушенная, плачущая беременная женщина! Что же тут произошло? Кто довел ее до такого отчаяния?
Он шептал ей все слова утешения, какие мог придумать. В его объятиях она мало-помалу успокоилась. Обхватив ее за талию, он подвел ее к стулу и заставил сесть.
Она почти перестала плакать, но руки его не выпускала. И вот, наконец, он услышал прерываемый слезами и поцелуями рассказ о том, что произошло.
Уже дважды к Хендрикье приходили посланцы из Церковного совета; дважды, угрожая ей страшными карами, от нее требовали, чтобы она порвала греховную связь с Рембрандтом. Но оба раза сна сумела, отчаянно обороняясь, отстоять себя. А сегодня к ней в третий раз неожиданно явился один из чернорясников и сказал, что она всего-навсего служанка и поэтому не смеет совращать хозяина. За этот проступок на нее накладывается кара: в течение года ее не будут допускать к причастию.
Сквозь слезы в голосе Хендрикье слышалось отчаяние:
— У меня язык не поворачивается повторить тебе, Рембрандт, как они это назвали… распутство, говорили они. И этот сегодняшний тоже был такой суровый, жестокий. Они не знают пощады… О, зачем я это сделала, зачем? Я боюсь, Рембрандт, ужасно боюсь… Мне так стыдно…
Волосы Хендрикье, выбившись из-под кружевного чепца, щекотали Рембрандту щеку.
У него зачесались руки, сжались в кулаки. Новость обрушилась на него, словно удар грома, но он не чувствовал себя сраженным. Наоборот, в нем закипела злоба, негодование, ненависть, требующая удовлетворения. Угрожать беременной женщине!.. Сколько мужчин ополчилось против одной-единственной женщины!..
Мысли неслись, обгоняя одна другую. Значит, эти увещеватели уже дважды успели побывать здесь. А она даже словом не обмолвилась! Не хотела его тревожить в его радостном творческом подъеме. Оберегая его, она молча приняла на себя все удары.
Он еще крепче обнял подругу.
— Хендрикье, дорогая, почему же ты ничего мне не сказала? Зачем же ты сама говорила с ними, а не позвала меня?
Она только покачала головой. Он гладил ее руки, нежные и мягкие, хотя она делала в доме всю черную работу.
— Хендрикье, моя милая… Разве нельзя было найти другого выхода?
Она взглянула на него, растерянная, умиленная необычной для него взволнованной заботливостью. На ресницах ее блестели слезы.
— Выхода не было… Они знали все… И про мертвого ребенка.
Голос Хендрикье задрожал от новых рыданий.
В Рембрандте вспыхнула старая неистовая жажда мести. Вечно люди стараются оскорбить его. Если его не предают друзья, то враги пытаются стать на его пути. А за что? Разве он вел более развратную и разнузданную жизнь, чем его собратья по гильдии художников? Разве не имеет он права, как все, на покой, на счастье?
Каким-то свистящим голосом он произнес:
— Неужели только из-за того, что в глазах церкви и властей ты не являешься моей женой, что не было у нас дурацкой свадьбы, которая давала бы тебе право жить в моем доме…
В его поцелуях и объятиях сквозит отчаяние, но они говорят Хендрикье больше, чем слова, которых он не мог найти.
— Позор на их головы! — гневно восклицает он. — Обидеть беременную женщину! Они хвастают тем, что досконально знают библию и могут, возведя очи горе, отбарабанить любой библейский текст. А евангелие они и читать забыли! Эти лицемеры придираются к каждому слову, требуют, чтобы никто шагу не ступил без их указки… Фарисеи, они постятся, молятся и только для виду выполняют заповеди господни! О, я знаю их, Хендрикье, знаю… Сколько раз, сидя на голой деревянной скамье в холодной церкви, я бывало дрожал перед ними и боялся суда божьего, которым они мне угрожали. Но теперь я поумнел. Я их презираю. Отныне я плюю на их косные законы, на их жалкое милосердие, на их жестокое учение о неумолимости рока…
Хендрикье в испуге прикрыла было ему рот рукой, но отняла ее, увидев лицо Рембрандта, потемневшее от любви и гнева.
— Они только и знают, что по воскресеньям утром, днем и вечером слушать слово божие, благую весть, которую им никогда не понять. А всю неделю они только и делают, что коварно шпионят за людьми, тайно выслеживают их проступки, требуют к ответу беззащитных женщин… простодушных и набожных людей сбивают с правильного пути, грозя адом и вечным проклятием! Но спроси их, какие речи ведут они со служанками, когда остаются с ними наедине, как они, прячась во мраке, под покровом ночи поступают с сиротами в церковных приютах. Разве я бывал когда-нибудь в вертепах, разве я грешил тайно, подобно им? Это мошенники, надевшие личину непогрешимости, вот кто они!.. А наша любовь, Хендрикье, не боится света; у нас с тобой нет ничего греховного, и ребенок, которого ты носишь под сердцем, это твой и мой ребенок…
