Рембрандт - [15]

Учитель обвел глазами комнату, будто отыскивая Титуса где-то в дальнем углу. Наконец он остановил самодовольный взгляд на маленькой смиренной фигурке у подножия кафедры. Титус почувствовал, как страх снова подкрадывается к нему.

Учитель почесал подбородок.

— Ты, кажется, хороший малый… — говорит он. — Если бы только в писании не было сказано: «За грехи отцов понесут кару сыновья их до третьего и четвертого колена!»

Пыхтя, он быстро выкарабкался из-за кафедры и зашагал к двери.

Титус недоумевает. Что хотел сказать этот противный толстяк?

«Грехи отцов?» Маленький Титус часто слышал эти слова. Он знает, что они написаны в большой книге, в библии. Но разве они его касаются? Что это за грехи и какие отцы? Ведь у него всего-навсего один отец! Мальчик беспокойно озирается по сторонам.

Неожиданно обернувшись, учитель приказывает:

— Садись на переднюю скамью.

Титус торопливо исполняет приказ. Пока он пробирался мимо грязных скамеек, вдруг громко пробили куранты, и как бы в ответ им со всех сторон раздался звон колоколов. Учитель распахнул дверь настежь. Через мгновение в комнату ворвалась ватага дикарей. Титус отодвинулся на самый краешек скамейки. К своему невыразимому облегчению он убедился, что все взрослые забияки расселись на задних скамьях, а его соседи — такие же маленькие мальчики, как он сам.

Пробираясь по рядам, ребята толкались и раздавали тумаки направо и налево. Все время слышался сердитый жирный голос учителя, сопровождаемый постукиванием неизвестно откуда взявшейся трости. От отчаянного гвалта Титуса кинуло в дрожь. И вдруг все разом стихло. Мальчики сняли шляпы словно по команде.

Учитель читает молитву.

На задних скамьях ребята начали бормотать, вторя учителю. Тот ни на минуту не прерывал молитвы, и лишь когда гул слишком уж мешал ему, в такт себе раздраженно стучал тростью об пол. Кончив молитву, он свирепо взглянул на задние скамьи, где снова воцарилась образцовая тишина. Но как раз в эту минуту на передней скамье вдруг подрались два мальчика. Рядом с Титусом раздался крик; одного малыша пырнули чем-то острым. Со стуком покатилось по полу яблоко. Учитель поднял руку грозно и повелительно. Двое старших мальчиков бросились разнимать горько рыдавших драчунов. Затем начали раздавать книги псалмов, швыряя их прямо на скамейки. Рваные, растрепанные книжки переходили из одних безжалостных рук в другие, пока ими не завладели самые сильные и ловкие ребята.

Рассвирепевший учитель снова застучал тростью и велел читать псалом; ученики быстро переворачивали страницы; Титус все время слышал треск разрываемой бумаги.

Учитель с торжественно-мрачным видом запрокинул назад плоскую голову, на которой опять красовалась шапочка. Рот его открывался и закрывался. В изумлении глядел Титус, как короткий красный язык мечется в круглом отверстии, откуда вылетают звуки. Но вот уже снова со всех сторон раздается неистовый гам. Это мальчики во все горло выкрикивают слова псалмов; жирный бас учителя гудит словно издалека. Титус с трепетом ждет, чем все это кончится.

Помощники учителя, собрав псалмы и уложив их на старое место, выходят вперед и останавливаются перед кафедрой, на которой уже восседает учитель, с шумом и трудом протиснувшийся туда. Мальчики по очереди отвечают деревянными голосами урок, а учитель таким же деревянным голосом задает им вопросы.

— Что требует заповедь третья?

— Чтобы мы не только не поминали в брани или в ложной присяге имя господне, но и не клялись им всуе, не божились понапрасну, не богохульствовали, не порочили его имя и не становились соучастниками этих ужасных грехов, умалчивая о них, когда мы видим, как их совершают ближние наши! Итак, святое имя господне должно упоминаться нами только в страхе и благоговении, дабы не умалить величия господа, а, взывая к нему, прославлять его в наших речах и делах.

— Разве упоминать имя господне в брани или ложной присяге столь великий грех, что бог гневается даже на того, кто не проявляет рвения и по мере сил не помогает пресекать и искоренять подобную брань и клятвы?

— Да, разумеется. Потому что нет другого столь тяжелого греха, который вызывал бы больший гнев господень, чем богохульство; поэтому господь и повелевает карать смертью тех, кто возводит на него хулу.

Быстро и без запинки ответив на все вопросы сердитого учителя — так быстро, что Титус не смог не только усвоить, но даже уловить смысл хотя бы половины сказанного ими, оба мальчика вернулись на свои места. Так же покорно отвечали и другие ученики. Однако лишь немногие отвечали на вопросы без ошибок, почти все то и дело запинались; беспрестанно стучала трость о край кафедры в знак гнева и недовольства учителя. Постепенно Титус уяснил себе, что первые два мальчика — помощники учителя и примерные ученики, остальным же все равно, похвалит их учитель или нет.

— Что они там все время говорят? — тихо спросил Титус соседа.

Вокруг зашушукались:

— Смотрите, этот мальчик никогда и не слышал о катехизисе!

Последовал сердитый и громкий удар тростью об пол…

— Титус ван Рейн, не разговаривать! Тише вы все!

Краска прилила к щекам Титуса, когда он услышал свое имя, громко произнесенное учителем. Он забился поглубже в угол.